Тогда чернели кипарисы
За монастырскою стеной
И зной июльский, белый зной
Лился из раскаленной выси.
И старый лодочник стоял,
Гребя с улыбкой безучастной, ―
Не первой пары лепет страстный
Он за спиною услыхал.
В его морщинистых руках
Весло покорное скользило,
А море пело и грозило
В давно сожженных берегах.
Невыносимый полдня жар
Мешался с вкусом поцелуя,
Ресницы жадные, ликуя,
Скрывали тлеющий пожар.
И лишь в последней глубине
Пел тайный голос о разлуке, ―
О смерти, гибели и муке,
О долгожданной тишине.