Я ночью родился на перекрестке
И с первым дыханием голос земли
Вошел в мои уши длинно и жестко,
Как входят в степь журавли.
Я жил, как тропа под старой елью,
Где колеса стучат по ночам,
Озябшая кошка у колыбели
Грела лапы, ворча.
Сами пришли ко мне воды и страны
Березные, птичьи глаза,
Отец не сказал мне, кем я стану,
И он не глядел назад.
Так машинисту в машинном шуме
Рельсы пути блестят одному,
И только во сне, когда он умер,
Я встретил его и простил ему.
Но степь прорастает ковыльным словом
И есть закон: ковыли топчи,
Коня заседлал, проверил подковы,
Две ночи шашку точил.
На третью мать отвернулась от двери
И сестра сказала: ну, что ж? ―
И дни я топтал, как галочьи перья,
Как гиблую черную рожь.
А! Все было пеной, лижущей гору,
Ненужным земле удальством,
Остался лишь в жилах потрескивать порох
Вязким и узким огнем.
Сломано стремя ― без стремени сяду,
Шатается конь ― довезет, ничего ―
Не будет пощады ни полю, ни саду,
Ни роще, сбегающей с гор.
Никто нас не выкупит ― помни ― весельем,
Никто ни теперь, ни потом,
Ни брагой, ни пулей, ни новосельем
Нательным своим крестом.
Все берегут для тех, кого любят,
А можно ль любить таких,
Кто выбрал овраги, таежные глуби
Да петли дорог кочевых.
За нас ни кусочка руки или грусти,
Улыбки никто не отдаст,
С последних обрывов мы головы пустим
В ночной, расколотый час.
Лишь беркут затравленный с дымною пленкой
Над скошенным глазом косым,
Лишь кошка, которую грел ребенком,
Придет за сердцем моим.