СМЕРТЬ МАТЕРИ ЮГОВИЧЕЙ
(Сербская легенда)
Пало девять Юговичей на Коссовом бранном поле,
Пал Богдан Юга, отец их, не хотевший жить в неволе,
И вдова его у бога просит милости: «О боже!
Взял ты, боже, у вдовицы всё, что в мире ей дороже…
Но, взамен родимых деток, дай мне очи соколины,
А взамен Богдана-мужа, дай мне крылья лебедины:
Белой лебедью тогда я полечу на поле битвы,
Сотворю по убиенным задушевные молитвы».
И услышал бог прошенье: дал ей очи соколины,
Чтобы деток распознала посреди большой долины.
И вдовице Юговице лебединые дал крылья,
Чтоб слетала на Коссово быстрым лётом, без усилья.
И старуха прилетела… Там лежали, для добычи
Черных воронов, ребята ― молодые Юговичи.
И нашла старуха мужа, седовласого Богдана.
На груди его чернела, как пятно, большая рана.
В головах у мертвых в землю копья воткнуты стальные,
А на копьях, присмиревши, сокола сидят ручные.
Добры кони боевые с трупов глаз своих не сводят;
Девять львов, вскосматив’гривы, настороже тихо бродят.
И, заметивши старуху, сокола все закричали,
Кони жалобно заржали, львы сердито зарычали, ―
Зарычали так, что поле зашаталось, задрожало,
Даже вздрогнуло всё войско, что на поле там лежало.
Но старуха Юговица не дрожала от испуга:
Сыновей перекрестила и седого мужа-друга;
Не роняла слез напрасно, затаив тоску-кручину,
Но проклятие послала зверю лютому ― турчину;
Соколов взяла сыновних, и коней, и львов сердитых,
И пошла в свою деревню, помолившись об убитых.
Как старуху увидали снохи, вдовы молодые,
Застонали, причитая: «Верно, весточки худые?»
И, в ответ на их расспросы, сокола вдруг закричали,
Кони жалобно заржали, львы сердито зарычали.
Но старуха промолчала, не сказала ни полслова,
И легла в опочивальне ― молчалива и сурова.
Наступила ночь глухая. Все уснули. Громко, рьяно
Вдруг заржал в сарае бурко, конь убитого Демьяна,
И старуха Демьянице тихо молвила: «Скажи-ка,
Отчего ржет добрый бурко так пронзительно и дико?
Может быть, нужна лошадке золотистая пшеница?
Может статься, поленилась молодая Демьяница:
Не кормила лошадь мужа, и за крепкие удила,
Может быть, к студеной речке ты лошадку не сводила?»
― «Не кори меня напрасно, ― отвечает Демьяница. ―
Не нужна коню лихому золотистая пшеница,
И водить его на речку, на студеную, не нужно,
И привыкнул конь к Демьяну и с хозяином жил дружно.
По ночам они скакали, догоняя злого турка, ―
Потому-то без Демьяна и скучает ночью бурко.
Где хозяин мой? Поведай. Неужели я вдовица?»
И опять в ответ ни слова не сказала Юговица.
А когда настало утро, поднялась она с постели,
К ней два ворона в окошко торопливо прилетели:
Человеческою кровью были крылья их облиты,
Человеческим же мясом обе птицы были сыты,
И в когтях они держали чью-то руку; на руке-то
Золоченое колечко с крупным яхонтом надето.
Прилетевши, эту руку положили злые птицы
На колени горемычной, поседевшей Юговицы.
И она ее с любовью крепко к сердцу прижимала;
Прижимая крепко к сердцу, целовала, миловала,
И звала к себе невестку: «Гой ты, вдовушка-сиротка!
У меня для Демьяницы есть богатая находка».
Демьяница прибежала ― и заныло в ней сердечко:
Узнает она, рыдая, золоченое колечко.
«Ох, свекровь моя родная! Лучше б жизнь моя скончалась.
Этим самым перстенечком я с Демьяном обручалась…»
А старуха причитает над сыновнею рукою,
Как над птенчиком голубка, с бесконечною тоскою:
«Ох ты, ручка дорогая! Ох ты, беленькое тело!
Как ты, беленькое тело, почернело, похудело!
Ох ты, милый мой сыночек, ох ты, дитятко родное,
Ох ты, яблочко без ветки ― золотое, наливное!
Где росло ты, красовалось, доставляя: мне заботы?
Не на яблони цветущей, на моей груди росло ты!
И тебя сорвали турки, обрекая нас неволе,
Не с грудей несчастной матки, а на чистом бранном поле.
Девять яблочков всех было. Истребил их враг проклятый,
И убит Богдан мой старый: это будет уж десятый!
Я пойду за ними следом. Что увижусь с ними, верю, ―
И пошлю мое проклятье в царстве божьем турке-зверю!»
1876