2
А над Волгой ― ночь,
А над Волгой ― сон.
Расстелили ковры узорные,
И возлег на них атаман с княжной
Персиянкою ― Брови Черные.
И не видно звезд, и не слышно волн,
Только весла да темь кромешная!
И уносит в ночь атаманов чёлн
Персиянскую душу грешную.
И услышала
Ночь ― такую речь: ―
Аль не хочешь, что ль,
Потеснее лечь?
Ты меж наших баб ―
Что жемчужинка!
Аль уж страшен так?
Я твой вечный раб,
Персияночка!
Полоняночка!
А она ― брови насупила,
Брови длинные.
А она ― очи потупила
Персиянские.
И из уст ее ―
Только вздох один: ―
Джаль-Эддин!
А над Волгой ― заря румяная,
А над Волгой ― рай.
И грохочет ватага пьяная ―
Атаман, вставай!
Належался с басурманскою собакою!
Вишь, глаза-то у красавицы наплаканы!
А она ― что смерть,
Рот закушен в кровь. ―
Так и ходит атаманова крутая бровь.
― Не поладила ты с нашею постелью,
Так поладь, собака, с нашею купелью!
В небе-то ― ясно,
Темно ― на дне.
Красный один
Башмачок на корме.
И стоит Степан ― ровно грозный дуб,
Побелел Степан ― аж до самых губ.
Закачался, зашатался. ― Ох, томно!
Поддержите, нехристи, ― в очах тёмно!
Вот и вся тебе ― персияночка,
Полоняночка.
25 апреля 1917