Прибой курчавился у скал, ―
Протяжен, пенен, пышен, звонок…
Мне Вашу дачу указал ―
Ребенок.
Невольно замедляя шаг ―
Идти смелей как бы не вправе ―
Я шла, прислушиваясь, как
Скрежещет гравий.
Скрип проезжающей арбы
Без паруса. ― Сквозь плющ зеленый
Блеснули белые столбы
Балкона.
Была такая тишина,
Как только в полдень и в июле.
Я помню: Вы лежали на
Плетеном стуле.
Ах, не оценят ― мир так груб! ―
Пленительную Вашу позу.
Я помню: Вы у самых губ
Держали розу.
Не подымая головы,
И тем подчеркивая скуку ―
О, этот жест, которым Вы
Мне дали руку.
Великолепные глаза
Кто скажет ― отчего ― прищуря,
Вы звали ― кто сейчас гроза
В моей лазури.
От солнца или от жары ―
Весь сад казался мне янтарен,
Татарин продавал чадры,
Ушел татарин…
Ваш рот, надменен и влекущ,
Был сжат ― и было все понятно.
И солнце сквозь тяжелый плющ
Бросало пятна.
Всё помню: на краю шэз-лонг
Соломенную Вашу шляпу,
Пронзительно звенящий гонг,
И запах
Тяжелых, переспелых роз
И складки в парусинных шторах,
Беседу наших папирос
И шорох,
С которым Вы, властитель дум,
На розу стряхивали пепел.
― Безукоризненный костюм
Был светел.
28 июня 1914