С недавних пор мне чудится все чаще:
В обыкновенный трезвый день,
Над городом чужим, как шмель гудящим,
Тревожная встает вдруг тень.
― То над людской беспечной кучей
Уже неотвратимый случай
Заносит властные крыла.
И, бросив исподлобья взгляд колючий
На ваше сытое благополучье.
На ваши вздорные дела, ―
― Не понимаю, как ― слепые совы ―
Подъятого не видите бича.
Непрочные под ним застонут кровы,
И будете вы биться и кричать.
И будет час. И ночи будут лунны,
Когда неведомые хлынут гунны
Неистовой голодною ордой.
Не преградить их буйного прилива.
И по смятенным селам, тучным нивам,
Пройдя прожорливою саранчой.
Оставят за собой лишь пепелища.
Огню, мечу довольно будет пищи.
Развеют и сожгут столетний, потный труд,
И в петле огненной ваш город захлестнут.
Ворвутся в улицы, в дома и храмы ринут.
― О, как заплатите за сытость и покой!
Забыв свой жалкий скарб и пышные перины,
Вы стадом броситесь по гулкой мостовой.
В размах пойдет раскачка с городского рынка.
Накатится горой под крик и хриплый вой
Всеевропейская последняя Ходынка.
Сентябрь 1923