МОСКОВСКОЕ УТРО
Москва по утрам/ обновляется чудно:
Еще не шумна,/ не пыльна, малолюдна;
Подернута дымкой/ в разводах белесых,
Где дождь по асфальту/ прошел на колесах;
Насыщена запахом/ булочных ранних,
Где белый ― как сдоба,/ и черный ― как пряник;
Остужена тенью/ своих корпусов;
Озвучена боем/ кремлевских часов.
И весь этот мир,/ этот утренний город,
Мне нынче особенно/ близок и дорог.
Надев мои новые/ брюки в полоску,
К газетному я/ направляюсь киоску.
Газету мне почта/ доставит и на дом,
Но мне ее видеть/ на улице надо,
В случайном составе/ того коллектива,
Где очередь я/ занимаю учтиво.
И скукой томиться/ там нету причины:
Газету как раз/ выгружают с машины.
А что там сегодня/ на третьей странице
Еще никому/ не известно в столице.
А я хоть и знаю/ от строчки до строчки,
Но скромно молчу,/ продвигаясь в цепочке.
Хотя эта скромность―/ признаться ли в том? ―
Она мне дается/ с немалым трудом.
Давно я немолод,/ но, странное дело,
В одном остаюсь я/ парнишкой всецело,
Тем самым, что где-то,/ далеко отсюда,
Впервые познал/ это сладкое чудо ―
Увидеть свой вымысел,/ скрытно рожденный,
Печатными буквами/ вдруг утвержденный
И распространенный,/ объявленный разом
С уборочной сводкой,/ Верховным указом,
Ученой статьей/ и последнею самой
Парижской ли,/ лондонской там телеграммой,
Итоговым счетом/ футбольных работ…
Но что это? Нет? / Или номер не тот?
Уже впереди/ развернули газету,
На третьей странице―/ стихов моих нету.
Да, так-таки нету. / И сердце упало…
А люди вокруг―/ как ни в чем не бывало:
Тот прячет газету/ в портфель для утехи ―
В служебное время/ прочесть без помехи;
А этой серьезной,/ порывистой тете ―
Ей некогда будет/ читать на работе, ―
Она, как и многие,/ мигом, на месте,
Срывает верхушки/ последних известий,
Себя сберегая/ для нынешних дел…
Зачем же я новые/ брюки надел?..
И чувство вины,/ и стыда, и просчета
Меня охватило. / Какого же черта!..
Как будто свой поезд/ прохлопав ушами,
Остался дурак/ на перроне в пижаме:
За поездом, что ли,/ бежать ему вслед?
Он думал, что едет,/ а вышло, что нет…
Какого же черта!.. / Ведь ночью недавней
Звонил мне редактор,/ не просто, а главный.
Я к трубке приникнул―/ не часто такое, ―
И слышу: ― Простите,/ что вас беспокою.
Хоть службу ночную/ мы сами несем,
Но знаем, как дорог/ ваш творческий сон. ―
И против обычных/ редакторских правил
С удачей меня/ троекратно поздравил.
Мол, знаете сами,/ не мастер хвалить я,
Но это в поэзии―/ просто событье.
Этап. И ступень. / И значительный шаг…
Слова эти/ так и горели в ушах.
Хотя, если вспомнить,―/ я с первой минуты
Почуял, что главный/ подводит к чему-то;
И вот уже вывел/ на самую кромку,
Внизу для меня/ подстеливши соломку: ―
Печатаем, как же! / За мелочью дело… ―
И трубка в руке/ у меня запотела.
Я слышу, как главный/ закашлял неловко: ―
Вы знаете, все-таки… / эта концовка…
Прочтите-ка сами―/ не слева направо,
А справа налево:/ двусмысленно, право…
Мой голос дрожит/ от обиды и гнева: ―
Простите, зачем же/ мне справа налево
Читать эти строчки,/ размысливши здраво,
Когда полагается―/ слева направо?
― Конечно, конечно,―/ и главный согласен,
Что смысл, если так,/ безупречен и ясен.
― Но мы о читателе/ думать должны.
(Как будто читатель―/ он прибыл с луны!)
Мол, этот вопрос―/ он возник мимоходом,
Поскольку мы тут/ совещались с народом.
Я диву даюсь:/ ну зачем он мне врет?
Какой там сейчас/ в кабинете народ!
И мне ли не знать,/ что на самом-то деле
Народ по ночам/ пребывает в постели.
А тот, что на вахте/ иль в смене ночной,
Он занят своею/ задачей прямой.
Но именно данную/ часть разговора
Я как-то из памяти/ выпустил скоро.
А то, что я в трубке/ услышал сначала,
В душе моей внятно/ и сладко звучало:
«Печатаем, как же! / За мелочью дело…»
Но мелочь, я думал,/ сама отлетела…
И утром поднялся,/ доволен и светел,
И новыми брюками/ дату отметил.
И бодрой походкой/ на улицу вышел,
А как обернулось―/ рассказано выше…
Но утро есть утро,/ и день ― это дело.
Москва поднялась,/ зашумела, запела,
Затмилась пыльцой/ и дымком зачадила,
Но жизни полна,/ величава на диво!..
Досада моя/ рассосалась помалу.
К столу! ― как другие к станку/ иль штурвалу.
К труду! ― и забудь/ в горделивом терпенье
Про все те «этапы»,/ «шаги» и «ступени».
Но строки души/ и любви не лукавой
Пиши, как положено,―/ слева направо.
И помни в работе,/ единой со всеми,
Что главный редактор―/ великое время, ―
Не в далях иных,/ за посмертной страницей,
А время, что нынче―/ в селе и в столице.
И ты не считай,/ что, родившись в сорочке,
Ему не обязан/ от строчки до строчки.
Обязан кругом―/ и завидной планидой,
И славой своей,/ и минучей обидой.
Оно и обиду/ по чести рассудит,
А если не вдруг,/ так тебя не убудет.
Не так ты уж беден/ и в нынешнем разе:
Не все на прилавке,/ а есть и на базе!..
Ах, время, родное,/ великое время,
Солгу по расчету―/ лупи меня в темя!
А если подчас/ оступлюсь ненароком ―
Учи меня мудрым/ уроком-упреком.
Приму его сердцем,/ учту его честно,
В строю не замедлю/ занять свое место.
Когда я с тобою,/ мне все по плечу,
Ты скажешь―/ я горы тебе сворочу.
1957 ― 1959