2
МОИ ГЕРОИ
В парадных старых домов встречается надпись «сальве» ― «здравствуй».
Когда я читаю «сальве»
в парадных прошлого века,
я, дружески улыбаясь,
приподымаю кепку.
― Здравствуйте, здравствуйте,
ступени судьбы,
истертые штиблетами и сапогами,
исшарканные резиновой
и микропористой подошвой.
― Здравствуйте, здравствуйте,
тихие двери,
а за ними тайны,
которых нет,
а за дверями секреты,
разглашенные поэзией.
― Здравствуйте, здравствуйте,
ящики для писем,
полные надежд и предположений:
Адмиралу землечерпалок
«Техника молодежи»,
Пашеньке-монашенке ―
конечно, «Кобета».
― Здравствуйте, здравствуйте,
на дверях записки:
«Звонок испорчен».
Но работает сердце.
Стойкому солдату
стучите в стенку,
моей восемьдесят ―
восемьдесят пять ―
в окошко справа.
Что же касается дяди Яши, ―
ему ни стучать, ни звонить не надо.
Он переехал с Большой Божемойки
на угол Гомера и Автогенной,
сидит на скамье,
где отстой троллейбусов,
увидит вас: ―
Заходите, ребята!
1973
МОИ ГЕРОИ
В парадных старых домов встречается надпись «сальве» ― «здравствуй».
Когда я читаю «сальве»
в парадных прошлого века,
я, дружески улыбаясь,
приподымаю кепку.
― Здравствуйте, здравствуйте,
ступени судьбы,
истертые штиблетами и сапогами,
исшарканные резиновой
и микропористой подошвой.
― Здравствуйте, здравствуйте,
тихие двери,
а за ними тайны,
которых нет,
а за дверями секреты,
разглашенные поэзией.
― Здравствуйте, здравствуйте,
ящики для писем,
полные надежд и предположений:
Адмиралу землечерпалок
«Техника молодежи»,
Пашеньке-монашенке ―
конечно, «Кобета».
― Здравствуйте, здравствуйте,
на дверях записки:
«Звонок испорчен».
Но работает сердце.
Стойкому солдату
стучите в стенку,
моей восемьдесят ―
восемьдесят пять ―
в окошко справа.
Что же касается дяди Яши, ―
ему ни стучать, ни звонить не надо.
Он переехал с Большой Божемойки
на угол Гомера и Автогенной,
сидит на скамье,
где отстой троллейбусов,
увидит вас: ―
Заходите, ребята!
1973