ПОСЛЕДНИЙ ПОЕЗД
Гроб твой выносят ― ящик из цинка.
Съемка идет под софитов напев.
Гроб твой несут,/ заломив гиацинты
и провода на полу задев.
Вот он в вагоне. / Толпа на вокзале ―
как пораженная тишина.
Только пластинка с темными глазами…
в международном/ журчит одна.
Только пластинка с черными глазами…
Пылен и пуст товарный вагон,
и саксофон на блокпостах замер,
начался мост,/ и стучит ксилофон.
Солнечной, яркой погоде рады,
воды сверкают, сияет дол.
На отмели―/ гибкие, как наяды, ―
девушки/ играют/ в волейбол.
― Разве не холодно? / ― Бабье лето!
― Осень зеркальная! / Там и тут
с белой березы, в лазурь одетой,
желтый/ снижается/ парашют.
Воздух стеклянный на синей подкладке,
эта подкладка ― ледок почти.
Снова встречаются на площадках
сеялки,/ бороны,/ грузовички.
Все, что ты строил, любил и трогал,
сотнями,/ тысячами насчитав, ―
висло дымком/ за железной дорогой
на тыквах оранжевых и на щитах.
Встретясь с гремучей коробочкой мака,
в красных крапивах теряло свой след.
Жить бы, работать с иным размахом ―
не на десяток―/ на тысячи лет.
Чтоб не осенняя тень,/ и не ладан,
и не склоненные копья знамен, ―
мир―/ он не смеет быть не разгадан,
то есть до корня/ не изменен.
1934