ЗЕЛЕНЫЕ
Кралась орда деревень и сел ―
ружьями ветхими хваткая,
На понизовье/ картофель цвел,
губерния/ пахла патокой.
Как ярославцы по лавам шли,
что на охоту гончие:
«Знашь,/ понимашь,/ берданкой пли!» ―
и останавливался вагончик.
И вологодские выли всласть,
дыбя льняные бороды:
«Цайку испить,/ комиссар, слась,
овецья твоя морда».
И вятичи покидали дом
тоже с винтом,/ не иначе.
Вячкие―/ хвячкие,/ одного
семеро их/ не боятча.
Комиссар стоял/ и ждал конца.
Недолго сермяжники/ целятся:
«Овця,/ овця,/ хочишь хлибьця?» ―
а овця/ и не шевелиця.
Но лишь трехдюймовки по деревням
градом прошлись под вечер, ―
кулачье войско/ четыре дня
крестилось в поповой сече.
*
А от Чека,/ цинги/ и ран
без всякого изъяна
их командир бежал/ в Тегеран
целовать/ глаза персиянок.
А у них глаза―/ стой, стынь!
А у них глаза―/ выколи глаза!
Суслик свистит―/ соловей пустынь.
Звезды,/ как дыни,/ легли в базар.
Много дорог/ в Хамадан,/ в Мешхед,
(от них ни тепло,/ ни холодно),
только одной дороги нет
прямо на север ― в Вологду.
В Вологде/ жаром бушуют печи
и самоваров горячий шум,
в Вологде/ милые,/ теплые плечи
сладко укутать/ в пушной шушун.
А здесь любовь―/ не поймешь ни аза,
здесь губы―/ чужие розаны.
Горек миндаль,/ и скучен базар,
и жить начинать―/ поздно!
1926