ХРИСТОЛЮБОВСКИЕ СИТЦЫ
ПОЭМА В ТРЕХ ЧАСТЯХ
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ГЛАВА 1
Четверорогие, как вымя,
Торчком,/ С глазами кровяными,
По-псиному разинув рты, ―
В горячечном, в горчичном дыме
Стояли поздние цветы
И горло глиняное птахи
Свистало в тальниковой мгле,
И веретёна реп в земле
Лежали, позабыв о пряхе ―
О той красавице рябой,
Тяжелогрудой и курносой,
В широкой кофте голубой,
О Марье той желтоволосой
От свежака пенноголова,
Вода шаталась не спеша,
Густого цвета золотого,
И даже в пригоршне ковша
Она еще была медова
Она еще была, как ты,
Любимая,/ Забыто имя, ―
Не оттого ль в горчичном дыме,
По-псиному разинув рты,
Торчком,/ С глазами кровяными
Восстали поздние цветы!
Спят утицы/ Трава примята
Не Христолюбова ль Игната
Нам нужно вспомнить в этот раз,
Как жил он среди нас когда-то
И чем отличен был от нас?
Тячинский поднимает руку: ―
Да, вспомнить нам его пора,
Он затевал игру-разлуку
У позднышевского двора.
Рыбак, в рассветную погоду
Он вместе с нами в тине вяз,
Он с нами лазал в эти годы
Зорить чужие огороды, ―
Не отличался он от нас ―
И Коробов в ответ/ ― Он лазал
По огородам с нами. Но
Известны здесь как богомазы
Все Христолюбовы давно.
Был дед его кровей суровых,
Держал его в руках ежовых
И в темной горнице своей
Учил писать/ Золотобровых,
Сурмленых божьих матерей.
Хоть было мало в этом проку,
Но отдышаться дал им нэп,
И шли поблажки,/ И, жестоко
Влюблен в Исусов желтооких,
Дед все сильней в упорстве креп.
Окреп в своем упорстве яром
И малевал святых церквам
И обновленческим,/ И старым,
И староверческим скитам.
Но слухи шли, что Христолюбов
(Хоть и почтенна седина)
Охоч до смятых бабьих юбок
И до казенного вина.
Что коль не ладится работа,
То матерится в бога он
Так, что сурьма и позолота
Хрустят/ И сыплются с икон.
А внук давно привык к скуластым,
Угрюмым ликам расписным,
Его теперь тянуло к яствам,
Лежавшим грудой перед ним:
К черемухам, к багровым тучам,
К плотам, идущим не спеша,
К язям и щукам их пахучим,
К кистям турецким камыша,
К платкам-огневкам, к юбкам драным,
К ветрам душистым в зеленях,
К золотопятным и румяным
Соседкам, пьющим чай в сенях.
Сколь ни работал по указке,
Сколь дрожь ни чувствовал в руке,
Вставали радугою краски
На горьком дереве ольхе,
Весенним цветом,/ Цветом пылким…
И замечать стал дед ― вот-вот
По божьим скулам вдруг ухмылка
Лучом лукавым проскользнет
В очах апостольских ― туманы,
И у святых пречистых дев
Могучи груди,/ Ноздри пьяны
И даже губы нараспев!
ГЛАВА 2
Зачем к нам ехал в захолустье
Гостить и жить художник Фогг?
Или в других местах искусства
Он применить, чудак, не смог?
Или, глаза сквозь стекла пуча
И вслушиваясь в тишину,
Хотел он здесь ясней и лучше
Постичь российскую страну?
Нет! На холстах больших и малых
Он рисовал одно и то ж:
Пруды, березы, лен и рожь ―
Любой казацкий полушалок
Смелей и лучше в душу вхож.
Его встречали по-простецки: ―
Что, пишешь, мол, ― айда, вали! ―
Ради фамилии немецкой
Оладьев жарких напекли
Да шанег с ягодой.. / ― Ешь, малый,
Как водится, до ста осьми,
У нас ведь тоже есть бывалый
Народ ремесленный, ― пожалуй,
Хоть Христолюбовых возьми.
Когда же, мастер красногубый,
Сквозь вьюг отчаянный гудеж
По невозделанной и грубой
Земле ты к нам гостить придешь,
Фогг// Он, душою неимущий,
Не мог добыть на смысл права.
Он шел, чуть горбясь, в самой гуще,
В огне,/ В тумане естества.
Он шел, все травы приминая,
Даль сторонилась от него.
Он шел, старик, не понимая
В кипенье судеб ничего.
Не понимая, что качели
Свершают корабельный путь,
Что парни под небом сумели
Раздумье шапкой зачерпнуть,
Что розан трепетный и алый
На коромысле ― тоже гнут.
И Фогг кричит: ― Послушай, малый,
Где Христолюбовы живут?
― Вишь, голубь падает с разлета,
У Иртыша, где берег крут,
Стоят высокие ворота,
Там Христолюбовы живут! ―
В медовых язвах от испарин
Торчат цветы, разинув пасть.
И Фогг кричит — ―Послушай, парень,
Как к Христолюбовым попасть?
― Стучи в калитку дольше тростью,
В закрытый ставень вырезной,
Пока от лая и от злости
Не взмылит морды пес цепной.
Сияет живопись нагая,
Ущербный свет сердец благих,
Святые смотрят не мигая,
Как люди крестятся на них.
Фогг долго щурится на доски: ―
Да, очень мило, ― говорит. ―
Но у Исусов лица плоски,
На их устах полынь горит. ―
И Христолюбов пальцем строго
Ведет по кружеву стиха:
«Нет правды аще как от бога,
Ты бо един, кроме греха».
У самого же под навесом
Бровей густых, что лисий мех
Кривясь, запечным мелким бесом
Рябой, глазастый пляшет грех
И темным дождичком в ненастье ―
Винцом обрызганы усы…
Там, за стеной,/ Соседка Настя ―
Браслеты дуты на запястье,
На голове венец косы,
Блестит веселый бисер пота
У губ, и кожи розов цвет, ―
Ее томит,/ Ей томно что-то,
Она в постели, ей охота…
Да скоро ль возвратится дед?
― А это что? / ― Средь змий и гадин
Егорий храбрый на коне,
А это внук работал… // Складень
Раскрыт! При восковом огне
Сверкай, сверкай, уструг ольховый!
Мы все живем, все видим сны,
Возникни, ангел крутобровый,
На диком зареве весны!
И старый Фогг дается диву:
Одета в радугу и нимб,
Краса несметная лениво
Скользит, колеблясь, перед ним ―
Меж двух коровьих морд ― святая,
До плеч широкий синий плат,
Глаза смешливы, бровь густая
И платье белое до пят.
И губы замкнуты. Но где-то
На соловьиных их краях
Таится долгий отблеск лета.
Сейчас святая скажет: «Ах!»,
Сейчас она протянет руку,
И синий плат сорвут ветра…
Я вспомнил вдруг игру-разлуку
У позднышевского двора.
Мне б вновь лететь мечте вдогонки
Во всю мальчишескую прыть
Под светлым месяцем и тонких
Кричащих девушек ловить.
Не ты ль, Катюша, жаркотела,
Возникла вновь? Но для кого?
Не от дыханья ль твоего
Икона эта запотела,
О павлодарская жар-птица!
На табуретку Фогг садится: ―
Да это Сурикова кисть! ―
И дед, дабы не осрамиться,
Ему ответствует: ― Кажись.
ГЛАВА 3
Светло в полночь на сеновале.
Звезда в продушине горит.
Велит, чтоб люди крепче спали,
Шумят цветы на сеновале…
― Ты будешь, слышишь, знаменит,
Тебе почет оказан будет,
Есть много у тебя дорог,
Со мной поедешь, выйдешь в люди, ―
Так говорит художник Фогг.
― В соседстве с дедами седыми
Что ты узнал, что видел ты?
― В горячечном, горчичном дыме
Стоят пудовые цветы.
Всем место за столом по чину,
Молитва есть «Помилуй мя»,
Сусало, грабли, плуг, овчины ―
Все эти вещи знаю я.
― Я повстречал тебя. Ты ― чудо.
Но раз ты здесь возникнуть смог,
Советую, беги отсюда, ―
Так говорит художник Фогг.
― Ты будешь, мастером, Игнаша,
Тебе пойдет ученье впрок,
Искусство ― вот дорога наша… ―
Так важно повторяет Фогг.
Не так ли нас, приятель, тоже
От ненаглядной,/ Злой земли
По пустырям, по бездорожью
Чужие руки увели?
Сквозь мир бродяг, сквозь сон бобылий,
Сквозь бабьи вывизги потерь…
Не так же ль нас с тобой хвалили?
Не то же ль нам с тобой сулили?
Мы разонравились теперь!
Светло в полночь на сеновале,
Смотри, Игнатий, не усни,
Не мни цветов на одеяле,
Привстань, в продушину взгляни:
Летать и прыгать не умея,
Горючие, вокруг луны
Светясь, как при царе Птолмее,
Светила расположены.
Туманов мерное сиянье ―
Тучны вы, звездные поля!
И в середине мирозданья
Надежда господа ― земля.
ГЛАВА 4
Глядят с завалинок соседи.
― Что ж? Стало быть, отъезд решен?
Отпробуй на прощанье снеди
И самоварной древней меди
Последний раз послушай звон.
Крестись и думай: «Надо, надо».
Нет матери, и мертв отец.
Ты сирота. И за оградой
Во все колокола отрады
Гудит прощальный бубенец.
И дед, тебя собрав в дорогу,
Строг и растерян у ворот,
Зовет Сизмундовичем Фогга,
Глаза платком расшитым трет.
Он отпустил тебя от прясел
Идти в неведомую мглу,
Но передать обязан прасол
Товар свой из полы ― в полу.
И ты стоишь, искусства рекрут,
Распарен, мыт, одет, обут.
Весь, как петушьи ку-ка-реку,
Ботинки хромовые жмут,
Крылатый чуб зачесан гладко,
Рубаха в красных вензелях,
Пиджак обужен, и в подкладку
Зашит заветный шум бумаг.
Последний поцелуй. ― Поедем.
― Ах, господи! ― Что ж, всё одно,
Сидят на лавочках соседи,
Ржет конь и трогает. ― Но, но!
Но, но, товаришш! Понемножку!
Фогг на возок упал с колен.
Ярковы взглянут ли в окошко?
Проснется ль Юлька Ходанен?
― Пошел! ―/ Дед топчется и машет
Платком. Скажи, издалека
Тебе не явственно ль, Игнаша,
Что у него горит рука?
В рогах репейника кровавых,
К окраинам наискосок,
В полынях, в лебединых травах
Передвигается возок,
Но, прежде чем, узду ослабив,
В скитанья отпустить, страна,
Простая родина, по-бабьи
Остерегает пестуна.
Союз примет, союз упорный,
Пригоден ли на что-нибудь?
Угрюмый кот, хромой и черный,
Перебегает трижды путь.
Не оттого ль на сердце грустно?
Вон девка за водой прошла.
Игнатий, глянь, хоть ведра пусты,
Ее походка тяжела.
В ее походке лень и тяжесть:
«Останься, о, останься здесь.
Тебя такой же силой свяжет,
Ты будешь так же плотью цвесть.
Густа, бесстыдна и невинна
Девичья кровь,/ В ней солнце есть,
В ней есть желанья именины ―
Останься, о, останься здесь!»
Так, прежде, чем, узду ослабив,
В скитанья отпустить, страна,
Простая родина, по бабьи
Остерегала пестуна.
А по небу просторным бегом
Шел облаков кипучий вал
Над лошадиным крупом пегим
Протяжно овод запевал.
Был зной. И жестяные кровли,
Накалены, воздеты ввысь,
Как губы треснули и кровью,
Собачьей кровью запеклись.
И горло глиняное птахи
Свистало в тальниковой мгле,
И веретена реп в земле
Лежали, позабыв о пряхе.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Я узнаю свой век,/ Породу
Его высоких звездных дум,
Растет и крепнет год от году,
Идет/ Гудет/ Зеленый шум!
Когтями сжав полынь и дрему,
Гудят чугунные леса ―
У первенцев/ Наркомтяжпрома
Давно окрепли голоса.
Их нянчит мамка-индустрия…
А ты,/ Чье прошлое сума,
Взглянув/ На их стальные выи,
Не испужалась ли, кума?
Кума! / Решают сельсоветы
Судьбу, сердечные дела.
Из кос/ Для быстрой эстафеты
Ты ленты синие дала.
Известны нам/ Твой смех и сила,
Твои сердечные дела.
Худому мужу изменила,
Сама в ударницы пошла!
Не оттого ли каруселью
В сиянье глаз,/ В раскатах,/ Влёт
На виноградниках веселья
Работа круглый год идет?..
«К нам черт грядет железнохвостый,
Сей смрад/ Не минет никого,
Пойдут желтуха и короста
От пряжи мерзостной его.
Моль на душе плешину вытрет,
Натешит дьявола сверх мер…» ―
Так провещал/ Апостол Митрий,
Кержак, алтайский старовер.
Но у паромных перевозов,
Под дальней пристанью Угой,
В триковой паре,/ Пьян и розов,
Апологет кричал другой:
«Средь масс/ Сомнений больше нету,
Теперь, впервой за десять лет,
Мы будем, граждане, одеты, ―
А говорят, что бога нет!»
И, слишком плавный от досуга,
Целуя воздух горячо,
Куражился,/ Ходил по кругу
Казацкий выговор на «чо»: ―
Чо? Надот! / ― Слышал, чо ли, паря?
― За правду, чо ли? / ― Кто ё знат!
― Мануфактурный в Павлодаре
Пускают нынче комбинат…
…………………..
Согнувшись под стальным копытом,
Нежданный получив удар,
На ящерицу/ С перебитым
Хребтом/ Похож был Павлодар.
Обшит асфальтной парусиной,
Гугнив/ И от известки бел,
Еще он лаял мордой псиной
И кошкой на столбах шипел.
Шипел,/ Зрачки рябые сузив,
В подушки пряча когти,/ Но
Дорог железных/ Громкий узел
Ему уже стянул давно
Кадык/ И перешиб суставы,
Усы спалил,/ И, на беду,
Сверхсрочно шли и шли составы,
Почавкивая на ходу
И грузчикам досталось хлопот,
Когда, по-козьи бородат,
В вагонах прибыл первый хлопок…
Ого! / Недели две подряд
И день и ночь/ Велась разгрузка,
Во мгле бессонные огни
Жег Комбинат-текстиль. / До пуска
Остались считанные дни.
Ночных сирен глухое пенье
Напоминало долгий стон,
И вой сигналов ― наводненье,
Казалось, город затоплен.
Разорван вал,/ И дамбы сбиты,
Теченьем согнуты сады,
И негде нам искать защиты
От мутной хлынувшей воды.
Но сон железен/ И на стройке,
Отфыркиваясь, второпях
Давились галькой гравемойки,
И оплывал/ Бетон в бадьях.
И моторист вечерней смены
Лебедку запускал/ Сквозь тьму
Большие звезды автогена
Летели на руки к нему.
Огромен,/ Многоребер,/ Ярок,
В плакатах с головы до пят,
На курьих косточках хибарок
Стоял Текстильный комбинат.
Он знал,/ Что срок молчать не долгий,
Ему работы хватит тут,
Он знал, что на Днепре и Волге
Его братья/ Легко живут,
Что враг его давнишний умер…
Клубами шла над степью пыль,
Метался чибис, обезумев,
Крича: текстиль! текстиль! текстиль!
А Комбинат! / Он стал виденьем,
С легендами вступив в родство,
И райской птицей/ По селеньям
Летала сказка про него.
И лишь кочевник нелюдимо,
Своих коней/ Гоня в аил,
Его завидя,/ Говорил:
«А, марево!» / И ехал мимо.
Но все ж/ К открытью Комбината
Весь край собрался, почитай,
Кубань,/ Кедровая Палата,
Черлак, Лебяжье/ И Китай.
На эту ситцевую пасху,
На троицын/ Фабричный день,
Забыв про всякую опаску,
Шло сорок девять деревень.
Как на пиру,/ В заздравье брату,
Раз сорок девять, почитай,
«Ура!» ― кричали Комбинату
Кубань,/ Кедровая Палата,
Черлак, Лебяжье/ И Китай.
С трибуны, ветками обитой,
Встав над толпою в полный рост,
Оратор, всюду знаменитый,
Такое слово произнес: ―
Товарищи мои родные!
Я возвестить вам/ Громко рад ―
Деревне ситцы продувные
Сегодня/ Дарит Комбинат.
Товарищи мои и братья,
Навек минули/ Дни потерь,
Пусть носят праздничные платья
В колхозах/ Девушки теперь!
О том, что мы бедны,―/ Шептали,
О том, что голодны,―/ Шептали,
Но в клевете обчелся враг.
Над жизнью/ Радостной и новой,
Подымем выше/ Кумачовый,
Непобедимый красный флаг.
Назло врагу и мироеду,
Мы кровью добыли победу…
Вниманье, граждане! / Сейчас
Здесь пронесут знамена-ситцы,
Пускай весь мир/ На них дивится ―
Да здравствует рабочий класс!
Как на пиру, в заздравье брату,
Раз сорок девять, почитай,
«Ура!» кричали Комбинату
Кубань,/ Кедровая Палата,
Черлак, Лебяжье/ И Китай.
Над степью августовской голой
Сияло солнце в злой пыли,
Оркестр/ Исполнил марш веселый…
И ситцы разные пошли.
Они, светясь, горели краской.
Но вдруг/ Увидел в них народ
То, что на всенощной/ С опаской
Пустынный колокол поет.
Шел ветер горестный за ними…
На них/ В густом горчичном дыме
По псиному разинув рты,
Торчком,/ С глазами кровяными,
Стояли поздние цветы.
Они вились на древках ― ситцы.
Но ясно было видно всем ―
Не шевелясь,/ Висели птицы,
Как бы удавленные кем.
Мир прежних снов/ Коровьим взглядом
Глядел с полотнищ/ И, рябой,
Пропитанный/ Тяжелым ядом,
Багровый,/ Черный,/ Голубой,
Вопил, недвижим! / Былью древней
Дымился в ситцевых кустах.
Лежал заснувшею царевной
С блудливой тенью на устах,
Тих, полорот,/ Румян, беззлобен,
И звал/ К давно ушедшим дням,
Явясь химерою, подобьем
Того,/ Что страшно вспомнить нам.
И всё ж при этом/ Был он весок…
Или ― по-прежнему темна ―
Из этих ситцев занавесок
Опять нашьет себе страна?
И выпрыгнут былые кони,
И, восковая, горяча,
На христолюбовской иконе
Зажжет угасшее свеча?
Что за причуды? / Кто художник?
Чьей волей/ Стаи поздних птиц
Остались на дождливых пожнях,
Где запах мертвых медуниц
Витает…
…………………..
Директор
Мы позвали вас
Поговорить. / Да. Я согласен.
Вы провели на этот раз
Всех ловко. / Но весьма опасен
Тот путь,/ Которым вы пошли.Откуда родом?
Христолюбов
В Павлодаре
Родился я. / Но рос вдалиС четырнадцати лет
Директор
Едва льРодитель был ваш беден?
Христолюбов
Нет!
Но я его не помню. / С детства
Меня воспитывал мой дед.
Директор
А на какие жили средства?
Христолюбов
Иконы рисовали…
Директор
Так.
Разбитый,/ На корню подгнивший,
Ремесел прежних/ Не забывший,
На ситцах расцветает враг!
Христолюбов
Враг?..
Директор
Да! / Спросить позвольте снова,
Почто/ На ситцах чёрный чад?
Почто/ На ситцах трехпудовы
Цветы бессмысленно торчат?
Христолюбов
Вы видели их…
Директор
В самом деле,
Я,/ Как партиец,/ Признаюсь:
Моя вина. / Мы проглядели.
Ответим за ошибку… / Пусть.
Но ты запомни, Христолюбов,
И трижды/ Оглянись назад ―
Не только на собраньях в клубах
Тебя сегодня заклеймят.
Запомни, гражданин,/ Эпоху
Не шутовским цветам твоим,
Не твоему чертополоху
Глушить/ Цветением чумным!
Ее не провести угрюмым
Забавникам. / Яснее дня
Она гудёт зеленым шумом,
Своих слепых врагов тесня.
Чем ты живешь?
…………………..
Игнатий шел домой. / Багровый
Летел куда-то облак. / Дождь
Накрапывал. / И непохож
Сам на себя был город новый.
Луны премудрая игра
Шла. / Через улицу бежали
Лисицы быстро… / У двора
Валялись сорванные шали,
И гулкий дальний блеск удил
Беззвучно таял… / Кто когда-то
Вон в этом низком доме жил?
Чьи пальцы тонкие, девичьи,
Задев заветную струну,
По-лебединому,/ По-птичьи
Здесь пели песню не одну?
«Колокольцы по тыну закрутятся,
Вздрогнет утренний сад, чуть живой,
Я опять понесусь/ За тобой,
Моя улица,
Синекрылый селезень твой!
Тебе ли говорю, сестрица?
Темно в дороге―/ Посвети!
Снять шапку/ И перекреститься
Иль повернуться и уйти?»
(Тих советский город на Поречье!
Христолюбов. Улица. / Луна.
Вот идет старик навстречу.Важный и спокойный…)
Христолюбов
Старина!
[…]
Христолюбов
(задумчиво)
Вот так калитку распахнешь
И вздрогнешь,/ Вспомнив, что, на плечи
Накинув шаль, запрятав дрожь,
Ты целых/ Двадцать весен ждешь
Условленной вчера лишь встречи!
Вот так,/ Чуть повернув лицо,
Увидишь теплое сиянье
Забытых снов/ И звезд мельканье,
Калитку, старое крыльцо,
Река блеснет,/ Блеснет кольцо,
И кто-то скажет: «До свиданья!»
[…]
…………………..
… Пришел домой и свет зажег ―
И сразу/ Беспорядок ожил:
В углу/ Пять пьяниц толсторожих
Сидели обнявшись… / Кружок
Украшен их был юной девой, ―
В шелку ее кипела плоть,
Она держала кружку в левой,
А в правой ― ветчины ломоть,
А рядом,/ От заката красен,
Играл горнист в сырую тьму,
Он был огромен и прекрасен,
Но не хватало/ Глаз ему
И все войска/ Под флагом рваным,
Построенные в полукруг,
Казались глазу сбродом странным,
Без плеч,/ Без туловищ,/ Без рук…
И тут же/ Старый,/ Нехороший
Портрет валялся мордой вверх,
Со злобой/ Кем-то на пол брошен,
Весь в паутине липкой мерк.
Из рамы женщина смеялась, ―
Был тлен в ее лице и вялость,
И сини в искрах золотых
Глаза погасли… / Но осталась
Улыбка пасмурная в них.
И пухлый, красный рот/ С краями,
Слегка опущенными вниз,
Глумился, тешился над нами…
Из всех тебе знакомых лиц
Ты выбрал призрачное, это,
Июльский/ Душный пустоцвет,
Заплывшее жарою лето.
Она не розан, чтоб колоться,
Ее срывали много раз ―
И с хладнокровьем полководца
Теперь оценивает нас.
Так вот на что ушли вы, годы
Работы яростной!.. / От них
Остались яркие разводы
Да девки/ В платьях продувных,
Фужер вина, глаза коровьи…
Для чьей кромешной славы ты
Своей густой/ И чистой кровью
Поил и вскармливал холсты?
И вот о чем Игнатий думал:
«Прошедшее,/ Мой враг угрюмый,
Иль впрямь/ Я вечный данник твой?
Затяжелели смертью веки,
Пылают краской неживой?
Чем я тебе, страна, враждебен?
Ком у,/ Зачем служу молебен?
Кто сердцем властвует моим?
Любовь какою мерой мерил?
Я сам себе давно не верил ―
Всё это/ Только прах и дым!
И стоит лишь забыть… / И злая
Печаль моя/ Сгорит дотла.
Возникни вновь, мечта былая,
Приказываю! / Жду! / Желаю!
Но не такой, какой была!
Я напишу тебя как надо,
Екатерина! / Чтоб кругом
Качалась жизнь подобьем сада
Под ветром в дыме золотом.
Чтоб, быстротою разогрета,
В улыбке разомнув уста,
Ты синей лентой эстафеты
Стояла дважды обвита.
Чтоб в глубине золоторунной
Гремело/ На сто голосов
В честь победительницы юной
Сто тысяч курских соловьев!»
(Холст и краски берет Христолюбов. Улыбается будто со сна. Отвертывается от толстогубых пьяниц. Яркий свет. Тишина.)
Все рассужденья к черту! / Слыша
Лишь сердца собственного стук!
Черты/ Угасшие, мальчишьи,
В нем в этот миг/ Проснулись вдруг.
И, губы выпятив упрямо,
Чуть-чуть насупливая бровь,
Перед собой глядел он прямо,
Сощурившись… / И вновь и вновь
Лицо из мрака выплывало
И гасло на холсте его,
Мелькало, пряталось/ Сначала
Совсем оно было мертво.
Но он/ Привел его в движенье,
Дыханьем наделил. / И вот
В нем появилось выраженье,
Уже казалось, что живет,
Себя/ Над прежним мраком/ Выся,
Та голова ― светла, бела,
Но тут/ Скользнула хитрость лисья,
Глаза неслышно повела.
И ясно стало, что непрочно
Ее на свете бытие
И что давным-давно порочна
Тень возле слабых губ ее.
И как ни путал,/ Снова дивой,
В густой опутанная дым,
Дрязнясь улыбкою блудливой,
Печальной,/ Хитрой/ И красивой,
Она вставала перед ним.
Спокойней. / Вот она! Еще бы!
… Но очи норовили вкось
Глядеть. / И что-то вроде злобы
В них скрытым пламенем зажглось.
Как ни старался―/ Больше, резче
И с каждою минутой злей,
Уже совсем не человечьи,
Глаза грозились. / Всё темней,
Всё глуше становились. / С маху
Он ворот расстегнул/ И злей,
Неутомимо, словно птаху,
Ее гонял среди ветвей.
Ага! / Не увильнешь! / Попалась!
Казалось, что преграды нет,
Лишь только/ Тронуть кистью малость ―
И отовсюду/ Брызнет свет.
Он отошел взглянуть. / Тут что-то
Произошло―/ Смешна, пуста,
Вся раскрасневшись,/ Полорота,
На Христолюбова с холста
Глядела дура… / ― Этак! Вона
Куда пошло! Ну, так и быть,
Держись-ка, ведьма! ―/ И с разгона
Он начал рыло кистью бить.
И в ножевых багровых ранах,
Всё в киновари, как в крови,Оно свалилось…
……………….
… Выпь в туманах
Вопила: «Догоняй! Трави!»
Куда бежал? Чего искал он
На улицах? / Родных? / Народ?
Под непомеркнувшим оскалом
Луны, угрюмой от забот,
Кипела облачная пена…
И песня слышалась вдали:
С работы шла ночная смена,
С большой работы/ Люди шли.
Уверенно вперед шагали
По смутным улицам они,
И песню/ Повторяли дали
Про «Волочаевские дни».
Мост строили. Огни горели.
И под моторов долгий храп,
Свистя,/ Летали на качели
Тела литых чугунных баб.
Мост строили…
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Он всё забросил: кисть, палитру,
Друзей,/ Не в шутку, а всерьез.
«Погибну, думал,/ Но не вытру
Воспоминанья горьких слез».
Разлучено навек с румянцем,
Лицо тускнело. / Стороной
Он шел угрюмым оборванцем
В заздравный шум/ И чад пивной.
В шальных огнях стучали кружки,
Обнявшись, плакали подружки,
Кричали «здравствуйте!» ему,
«Субботу»/ Пело сорок пьяных,
И в розах оспенных, румяных
Плясала в сумрачном дыму
Слепая рожа баяниста,
И сладко. / Горестно/ И чисто
Баян наяривал вразлет,
И ждали воры в дырах мрака,
Когда отчаянная драка
В безумье очи заведет
И взвизгнет около Вертинский,
Метнет широкий ножик финский,
И (человечьи ли?
) уста,
Под электричеством оскалясь,
Проговорят:/ ― Ага, попались
В Исуса,/ Господа,/ Христа!
В пивной неукротимой этой
Был собран всё народ отпетый,
И выделялись средь толпы
Состригшие под скобку гривы,
Осоловевшие от пива,
От слез свирепые попы!
Вся эта рвань готова снова
Былым коням/ Сменить подковы,
У пулеметов пузом лечь,
С батьком хорошим/ Двинуть в поле,
Было б оружье им да воля ―
Громить,/ Расстреливать/ И жечь.
Мешки у нижних век набухли,
У девки пышно взбиты букли.
― Пей, нелюбимая, дотла! ―
Звенит стекло в угаре диком.
Так спой, братишка,/ «Гоп со смыком»
Про те ль подольские дела.
(Вспомним про блатную старину, да-да,
Оставляю корешам жену, да-да.
Передайте передачу,
Перед смертью не заплачу,
Перед пулей глазом не моргну!)
А утром серым,/ Красногривым,
Когда по прибережным ивам
Вкось,/ Встрижь проносится, змеясь,
И на широких перекатах,
У самых берегов покатых
Лениво плещет рыба язь,
Шел Христолюбов в гости. / Дома
Не заставал хозяев:/ ― А!
Знать не хотят! ―/ Возле парома
Жил бакенщик. / Спешил туда…
И в шалаше средь старых весел,
Со стариком,/ Тоску забросив,
Из чашки пил кирпичный чай,
Ругал весь свет, просил деньжонок
Дать в долг… / Средь юных трав саженных
Шумел веселый,/ Пыльный май,
Сирень еще не воссияла
Во всем бессмертии своем.
А Христолюбова гонялоПо улицам…
……………….
Голос
Ну, как живем?
Христолюбов
С кем честь имею я?..
Голос
Так скоро…
Стал забывать друзей давно?
Не затеваешь разговора…Рад иль не рад?
Христолюбов
Мне всё равно.
Голос
Скажи, какое безразличье!
Ты неужель забыл, земляк,
О том, как вместе жили, как
Зорили вместе/ Гнезда птичьи?
Как на Гусином перекатеРыбачили…
Христолюбов
Егор!
Смолянинов
Игнатий!
Христолюбов
Я рад! / Я очень, очень рад!
Давно мне радость незнакома.
Давай представимся вдругорядь.
(Протягивая руку)
Художник…
Смолянинов
Секретарь парткома.
Христолюбов
Что?..
Смолянинов
Да! / Ты помнишь ли? Лет десять
Тому назад я в комсомол
Вступил… / И, право, если взвесить,
То было не случайно. Гол
Был мой отец… / Но бросим это.
Гляди, Игнатий, сколько света
И зелени,/ Как край богат,
Как эти флаги реют гордо,
И как величественно,/ Твердо
Стоит Текстильный комбинат.
Что было раньше здесь? Крылечки
Хибарок… / Цвел шиповник дик,
И доносились из-за речки
К нам зазывания шишиг.
А ныне? / Не глухим каликой
Стал старый, сонный город наш.
Текстиль! / За это жизнь отдашь ―
Он создан партией великой.
Христолюбов
Всё это, друг, старо.
Смолянинов
Что ж ново?
Христолюбов
Всё это басни.
Смолянинов
Если б я
Услышал от кого другого…
Христолюбов
Вновь повторяю, не тая,Всё это басни!
Смолянинов
Басни? Ну-ка,
Попробуй,/ Вздумай,/ Докажи,
Что Комбината этажиЛишь вымысел один…
Христолюбов
Не штука
То отрицать, чего уж нет,
Иль то, что не возникло… / Я же
Клянусь тебе―/ Пусть трижды даже
Твой Комбинат стоит, одет
В молву и присказки, но всё жеЕго не существует…
Смолянинов
Эк!Куда хватил ты!
Христолюбов
И похоже,Он не был вовсе…
Смолянинов
Да?
Христолюбов
Вовек!
Смолянинов
Что ж он, по-твоему?
Христолюбов
Он? Пар!
Послушай,/ Ты поверить можешь
В то,/ Чтоб угасший полдень ожил
И возвратился прежний жар?
Чтоб вдруг согбенная старуха
Предстала девой? / Дряхлый пес
Залаял звонко/ И до слуха
Нам пенье бабок донеслось?
Чтоб жизнь вся снова стала ими,
И в золотом,/ В горчичном дыме,
По-псиному разинув рты,
Торчком,/ С глазами кровяными,
Восстали поздние цветы?
И тыщи отблесков минувших,
Не сгинувших, а лишь заснувших
Мелькнули всюду? / Отвечай!
Поверить можешь в заблужденье?
Не можешь? / Ну, мое почтенье!
Мне некогда с тобой. / Прощай!
[…]
……………….
Кабинет парткома текстильного комбината.
Смолянинов и Христолюбов
Смолянинов
Товарищ Христолюбов.
Христолюбов
Да.
Смолянинов
Мы вас позвать сюда решили ―
Сказать,/ Что договор, тогдаМеж нами заключенный…
Христолюбов
Да?
Смолянинов
Конечно, остается в силе.
Христолюбов
Позвольте…
Смолянинов
Так. Согласны ль вы
Вновь приступить к своей работеИ если…
Христолюбов
Здорово живете!Чтоб снова выгнан был?
Смолянинов
Правы
Вы в том, пожалуй, что немного
Поторопились здесь,/ Но всё ж
И ваш поступок нехорош,И ситцы ваши
Христолюбов
Нет, дорога
Моя ушла от вашей вкось.
Обманывать себя довольно ―
Хочу, чтоб голодно,/ Привольно
И одиноко мне жилось!
[…]
Христолюбов
Народ? / Его люблю и знаю.
Меня он нянчил на руках.
И лучше не припомню сна я!Я с ним встречаюсь…
Смолянинов
В кабаках.
Христолюбов
Ложь!
Смолянинов
Нет!
Христолюбов
Ударь по всем прибасам,
Душа моя! / Я так хочу!
С народом я плечо к плечуСтою…
Смолянинов
В очередях за квасом.
Христолюбов
Народ!
Смолянинов
Народ. Передо мной,
Лица дыханием касаясь,
Плывут под синевой сквозной
Все семь Республик ― семь красавиц!
Народ,/ Великая родня
Средь гор, лесов/ Полей бескрайних!
И гордо смотрят на меня
С мостков/ Водители комбайнов.
Горды успехом сталевары,
О счастье девушки поют,
От Мурманска/ До Павлодара ―
Повсюду Молодость и Труд.
Живите радостней, растите!
Цвети, Советская земля,
Ты слышишь,/ Как трепещет нити,
Протянутые из Кремля?
Там разум, партия,/ Игнатий,
Как можешь ты до этих пор
На зорях думать о закате,Гнилую воду пить!
Христолюбов
Егор,
Про нехорошую потерю
Я расскажу тебе теперь,
Ты другу старому поверь,
Я ж сам себе давно не верю…
На сердце снег! На сердце снег!..
Смолянинов
Чудак! / Непрочный человек
Послушай, хочешь, завтра едем
Со мною отдыхать к соседямВ колхоз…
……………….
Широк степей разбег,
Земля степная дышит жарко,
Круглоголовая татарка,
Да черно-синий можжевель,
Да на улогах/ Тонкий ирис,
И горизонт,/ Змеясь и ширясь,
Зовет за тридевять земель.
А кони дальше едут прытко,
В поту гнедые, в паутах,
Коврами/ Застлана кибитка
И на ухабах ух да а-ах!
― Егор, а это что за пашня?
― Совхозные владенья там.
― Егор, а это что за башня?
― Там элеватор… // По грядам
Совхозных нив шел ветер… / ― Норы
Здесь были лисьи да стада
Кочевничьи паслись. / Но скоро
Дороги римские сюдаМы проведем
……………….
И вот в сарае
Они живут. Сквозь синеву
Просторной ночи, не сгорая,
Блестят созвездья. / И в хлеву
Спокойный, нежный хруст коровий,
Овес и упряжь в изголовье,
И ветер шевелит траву
У самого порога. / Где-то
Грустит, поет гармонью лето,
И за рекою, в бурелом,
В туман/ Запрятавшись, как птица,
Горячим сердцем/ Ночь стучится,
От нетерпенья/ Бьет крылом.
А утром Федор Федосеев,
Хозяин,/ Их с собой ведет
И говорит:/ ― Страна Расея
Известна ― хватит всем! / И мед,
И хлеб, и лес,/ И зверь,/ И рыба,
И нечего сказать ― спасибо
Советской власти… // Широко
Рукой обводит даль: ― Какая,
Ребята, благодать. ―/ Мелькая,
Поля скользят:/ ― Теперь легко,
Теперь нам что? / Теперь мы знаем,
На что работаем, хозяин!
Постой, немного погодя
Скота в колхозах будут ― реки… ―
Стоял, уверенный навеки,
Рукою дали обводя.
[…]
Федосеев
А как же! Разве не видали
В моей квартире на стенеКартин?
Христолюбов
Нет-нет…
Федосеев
Товарищ Сталин
И Ворошилов на коне
Христолюбов
Вам нравится?
Федосеев
Конечно.
Христолюбов
Очень?
Федосеев
Иначе б их не приобрелИ не держал бы…
Христолюбов
Между прочим:
Гляди, летит степной орел,
Карагачей рокочут листья,
Жара малиновая, лисья
Хитро крадется. / Может быть,
Все это смутное движенье
Бесстрашно/ На одно мгновенье
Смогли бы мы остановить.
И на холсте/ Деревьев тени,
Медовый утра сон и звук,
Малиновки соседней пенье
В плену у нас/ Остались вдруг.
Настали б вьюги вновь. / Слепая
Пошла метель крутить! // Но знай,
В твоей избе, не погибая,
Цвел/ И качался б веткой май.
К нам,/ Чудотворцам,/ Видишь ты, ―
Со всех сторон бегут цветы!
Их рисовал не человек,
Но запросто их люди рвали,
И если падал ранний снег,
Они цвели на одеяле,
На шалях,/ На коврах цвели,
На грубых кошмах Казахстана,
В плену у мастеров земли.
О, как они любимы нами!
Я думаю:/ Зачем свое
Укрытое от бурь жилье
Мы любим украшать цветами?
Не для того ль,/ Чтоб средь зимы,
Глазами злыми пригорюнясь,
В цветах угадывали мы
Утраченную нами юность?
Федосеев
Что говорить, день нынче славный,
Трава, вода,/ Земля,/ Листьё.
Но я хозяин самый главный,
И без меня/ Здесь пусто все.
И снова будет май. / И снова
Его ветра пройдут, звеня…
А ты разборчиво,/ Толково,
Художник, нарисуй меня.
Неужли тварей бессловесных
Я, Федосеев, хуже? / Ты
Изобрази нас в красках лестных,
Мужичьих наших лиц черты.
Доярок наших,/ Трактористов
Всю нашу жизнь рисуй любя,
И все как есть/ Тогда мы/ Исто
Полюбим, милый гость, тебя!
Ты покажи нас в нашем деле.
Что май без нас? Цветочный дым.
Минута! / Если бы не Ленин,
И лето было бы другим.
Было б кольцо в ноздрю продето,
Запали б потные бока,
Как вол понурясь,/ Аж с рассвета
Работали б на кулака.
Огромной жизнью―/ Той,/ Напевной,
Которой и сравненья нет,
Жила колхозная деревня
И походила на рассвет.
Она смогла с былым проститься…
И с прежних тягостных ночей
Всё молодее,/ Всё ясней
Глядели человечьи лица,
Нельзя взглянуть, чтоб не влюбиться
В походку гордую твою,
Республика! / В каком краю
Такие собраны богатства,
Так солнце блещет горячо?
В какой другой стране еще
Такая вольность есть и братство?
Сто тысяч ты пошлешь певцов,
Сто тысяч вышлешь ты героев,
И если всё ж в конце концов
Они погибнут―/ Вышлешь втрое.
Всему приходит свой черед,
И красной буквой праздник будет
Огромный,/ Материнской грудью
Ты вскормишь гениев, народ!
……………….
Орлова, Голубева, Любу
Матвееву/ И всех иных
Узнал ли и значенье их
Ты понял сердцем, Христолюбов?
Они входили в жизнь твою,
Как воздух нежный, земляничный,
Как отдых в кровь,/ Подобно дню
Работы близкой и обычной.
Все в блеске золота густого…
Не ими ль/ Этот мир пригож?
И стало то/ Простей простого,
Что раньше было ― к горлу нож.
Случится праздник ― именины
Елены Горевой―/ Колхоз
Доярке лучшей/ Не холстины ―
Батист и шёлк в подарок нес.
Батист и шелк/ В подарок нес ―
Охапку именинных роз.
На стеблях тонких,/ Двухаршинных
Кругом стоят/ Цветы в кувшинах,
Весь луг цветами занесен ―
Бураном свадебным… / Повсюду
Стоят невиданные блюда,
И стол накрыт/ На сто персон.
И над рекою ивняковой
Проносит облачную тень,
И первым тостом/ Начат новый,
Великий,/ Именинный/ День.
Смолянинов
Хоть я курортник здесь случайный…
(Смех. Аплодисменты.)
Всё ж/ Выпал случай/ Чрезвычайный.
И потому я трижды рад
В таком пиру/ Принять участье.
Приветы шлет колхозу «Счастье»
Шеф,/ Друг―/ Текстильный комбинат.
(Аплодисменты.)
Что вместе нас связало сроду?
Мы/ Граждане одной страны.
Мы дети одного народа.
Единой партии сыны
И неразрывен,/ Крепок,/ Прочен,
Как серп и молот, наш Союз,
А если кто его захочет
Вдруг разорвать,/ То я боюсь ―
Напорется свиное рыло
На серп, на штык! / Чтобы вперед
Навечно неповадно было
Лезть в наш советский огород!
(Аплодисменты.)
За наш Союз несокрушимый!
За наш Союз непобедимый!
[…]
Смолянинов
Товарищи,/ Теперь я должен
Заздравный этот тост продолжить,
Вот слово верное мое:
Да здравствуют дела простые,
Хозяйки руки золотые!
За юность. / За любовь ее!
(Ура! Ура!) //… И тут немало
Веселья было,/ И кругом
Сирень внезапно воссияла
Во всем бессмертии своем.
Нежна,/ Лилова,/ Ниже трав
Кистями пьяными упав.
И перед девушкой в упор
Ударил каблуком танцор.
В косоворотке,/ Весел,/ Яр, ―
И струны сорока гитар
Швырнули горсти серебра.
А парень шел среди двора
То сизым голубем,/ То вдруг
Чертя, что ястреб, полный круг
Невеста! / Струнный лепет тих,
Зовет рукой тебя жених…
«Уж ты сад, ты мой сад, сад зелененький.
Что не розово цветешь, осыпаешься…»
Всему, что на сердце таилось,
Настала вылиться пора ―
Под облак/ Песня уносилась,
И начинали тенора:
(«Что не розово цветешь, осыпаешься,
Сколь далеко, милый мой, отправляешься»).
Народ,/ Твои напевы долги.
Их начинают чуть дыша.
В них ширина и вольность Волги,
Разбойный посвист Иртыша!
В них всюду брезжит светом алым,
В них журавлей просторный лет,
Мечта о счастье небывалом
Их верным голосом ведет.
[…]
Председатель колхоза
Не ждал, но говорить пришлось.
Товарищи,/ Меж нами гость ―
Художник Христолюбов.
/ Люди,
Он долго жил у нас. / Авось
О нашей просьбе не забудет.
И вот какой теперь от нас,
От мужиков,/ Ему наказ:
Рисуй, да так, чтоб пели птицы
На тканях, увидав цветы.
Рисуй,/ Чтоб были наши ситцы
Нежны,/ Прекрасны/ И просты.
Чтоб веселей невесты стали
От тканей радостных твоих!
Чтоб наши дети подрастали
И пуще хорошели в них.
Чтоб я, надев из них рубаху,
Колхозник,/ Твой сосед и друг,
Принарядившись, мог без страху
Войти в любой известный круг.
Чтоб ситцы были с жизни сколок…
Первый голос
Чтоб я от ситцев подобрел!
Второй голос
Чтоб был широк и светел полог!
Третий голос
Чтоб в окнах занавес горел!
Женский голос
Чтоб отливал пером павлиньим!
Голос
Чтоб цвет на нем/ Был синь/ И ал.
Голос
Чтобы про то узнал Калинин ―
Тебе в награду орден дал!
Христолюбов
Они проходят, заблужденья.
Я на пороге новых дел…
Я чувствую… / Мои сомненья…
Все это было пылью… тенью…
Нет, я не то сказать хотел.
Товарищи! / Теперь я вижу
И не ослепну ни за что ―
Люблю,/ Страдаю,/ Ненавижу…
Нет, я хотел сказать не то.
Но я даю сегодня слово,
Хоть и напрасно слов ищу,
Душа на подвиги готова…
Не то! / Работать я хочу!
(приветствия)
Как вы велите мне ― чтоб птицы,
Цветы завидя, пели! Я…
Для вашей жизни―/ Жизнь моя!
(приветствия)
За христолюбовские ситцы,
За наши славные края
И за победный рокот века,
За искренность и веру ту,
Что обновляет человека,
За страстный,/ Юный мир в цвету!
За партию, которой равной
Нет и не будет. / И за славный,
Великий, ясный полдень наш
Ты, песня,/ Жить и славить рада
И, знаю твердо, если надо,
И жизнь свою/ В бою/ Отдашь!
1935―1936