Рыбаки ― известные буяны,
Это знает весь Зайсан,
Словно птицы ― бабьи сарафаны
Как пойдут по горенке плясать.
В темных сенцах, где разложен невод,
Как закружит, зашумит гульба,
С хрустом жмут ширококостных девок
И грудастых, мягкотелых баб.
Пьяные рыбацкие артели ―
Ярые охотники до драк.
Не терпеть, коли наметит в челюсть
Волосатый, жилистый кулак.
И недаром по окрестным селам
Старики на лавочках ворчат:
«Срам какой-то… Озорная голыдь
Перепортила кругом девчат!»
Каждый день раскидывают сети,
Каждый день корзины полны рыб.
Здесь по-взрослому серьезны дети
И по-детски взрослые хитры.
Но слова раскачивают мерно
За столом, когда идет дележ,
Потому, что знают все, наверно,
Что у каждого семья и нож.
Горячащее, как корень жeньшеня,
Здесь немудро спрятанное зло.
И молитвы суеверных женщин ―
За хороший ветер и улов.
В час, когда вонзаются как когти
Зоревые, ранние огни,
Сапоги пахучим мажет дегтем
И затягивает у колен ремни.
… Вместе с лодкой движется работа,
Остроносое блестит весло.
У шестов высоких переметов
Много пятен солнечных легло.
Вдалеке сиренево и сине…
При безветрии Зайсан красив.
И в зеленой вымокшей корзине
Шевелятся жирные язи.
К камышовым, водяным просторам
Он мальчишкою еще привык.
Ишь, как руки двигаются скоро
За дрожаньем тонкой бечевы!
… А ночью неуклюжею лапой,
Привыкшей лишь к грузу сетей,
Ищет женщину, рыбьим запахом
Пропитанную до костей.
Освещенная бледным светом,
Протянувшаяся к горизонту ширь,
И звезды – золотыми монетами
Рассыпанные в камыши,
И луна ― словно желтый гребень,
Запутавшийся в волосах.
Спит таким спокойным и древним
Затаивший звонкость Зайсан.
(1927)