Летчик надвинул кожаный шлем,
перчатки закрепил и шарф.
― Посторонись! ― всем, всем, всем!
Рубчатый раскрыт ангар.
Бензином пресыщен мотор,
пуск винта летним громом дрогнул…
Вентилятором мчится пропеллер
в треск пулеметного веера
ровной стрельбы удар…
Громов… / Арррашар…
Поехали. Рванулся, ероша пыль,
воздушный автомобиль.
Проносятся резко мимо плеча
сады, дома, каланча,
колокольни золотой мяч,
нитки радиомачт.
Повисли над землей. Хорошо.
На воздухе, как на перине раскинусь.
Мотор шумит, как громадный примус;
пропеллер небо разрыхлять пошел.
Выше мы и глаже поля.
Сыро. Серо. Ветер свинцом потек.
В моросинках влаги козырек,
а внизу сухая, как галета, земля.
На площади сонно трамваи толкутся,
как мухи по потолку…
Речка стынет лентой серой и мокрой,
ходят игрушечные поезда,
над ними пухлый дымок ―
гусеничная езда…
Небо стынет пустынным холодом,
ветер, неистовствуя, режется в ужасе.
― Не пускаешь? Врешь! Небесную стужу
разгорячим и затопчем самолетами…
Опровергая Икаров миф,
самолета едкий, нежный вираж,
как будто пружинный лифт,
спускается с этажа на этаж.
Стоп! / Шумят голоса вокруг,
затекшие руки ― ноги хочется разжать.
Впрочем, летчику руки сейчас оторвут
дружеские рукопожатья…