БАЛЕРИНА
Бабушка тоже была молодая,
Губы сердечком, на ручках колечки.
Часто ночами сидела при свечке,
Карты тасуя, о счастье гадая.
О королях и валете червонном,
О бородатых и вовсе безусых.
Возраст неважен! Кто спорит о вкусах?
Был бы герой, как в романах, влюбленным.
О петербургских салонах мечтала,
Где, улыбаясь, о ней говорили,
Если она беззаботно порхала
В замысловатых фигурах кадрили.
Так и жила… Выступала в балете,
На бенефисах цветы получая,
Не замечала, не чуя, не чая,
Что вкруг нее происходит на свете.
В школе учили хорошим манерам,
Верности трону и Господу ― тоже.
Был горизонт ограничен партером,
Сверху увенчанным царскою ложей.
Слухи ползли по стране… Разве слухи
Могут свободно проникнуть в кулисы?
Хоть и шептали в кулисах актрисы,
Будто сановники нынче не в духе,
Будто народ… Ах, о нем ли забота?
Где-то в тумане мелькают крестьяне,
А на подмостках ― работа до пота,
Правою, левою, в малом батмане!
Осенью было и страшно, и глухо…
Ежась от ветра, брела по панели…
Красноармеец в потертой шинели
Громко сказал: «Замерзает старуха!» ―
Видно, не ей, а какой-то прохожей…
Только вот улицы вид изменили:
Это окраина города или
Невский проспект, на себя не похожий?
Грустно у булочной в очередь встала…
Бьются в дожде кумачовые флаги…
Выдали хлебец в газетной бумаге…
Так беспредельно, так странно устала…
Что же творится, скажите на милость?
И почему задрожали колени?
Это она, поскользнувшись на сцене,
В малом батмане вчера оступилась!
У режиссера тяжелый-то норов:
«Плохо работаешь! Видно, заснула?»
Впрочем, полвека с тех пор промелькнуло,
Не упрекать же теперь полотеров.
Смутно Вчера перепуталось с Завтра,
По-сумасшедшему сдвинулись годы.
Пляшут пунцовые флаги Свободы,
Машут руками на крыше театра…
В ситцевой спальне, в коробке конфетной,
Спрятан альбом, там вчерашнее живо.
На фотографии, в гриме, красиво
Личико каждой товарки балетной.
«Ишь ты, какие мы все молодые,
Катенька, Наденька, я и Анета!
Нынче одни похоронены где-то,
Те, что в живых, ― почему-то седые…»
Не помолилась, не перекрестилась,
Не было больше ни веры, ни силы.
Только у темной иконы спросила:
«Господи, что с Петербургом случилось?»
Стала кровать неудобной, не впору,
Ноги болят, да и в сердце ломота…
«Если хворала, случалось мне что-то
Долго, в слезах, толковать режиссеру.
Что и кому расскажу о себе я?..»
Молча листала, листала страницы,
И на уснувшие в вечности лица
Желтая ручка упала, слабея.
А через сутки в пустом переулке
Вынесли гроб из кирпичного дома.
Бабушка, словно листок из альбома,
Тихо спала в деревянной шкатулке.
1976
Ленинград