ТЛЕННОСТЬ
Средь беспредельныя равнины океана
Гора высокая стоит.
Златыми тучами глава ее венчанна,
Пучина бурная у ног ее кипит.
Стихий надменный победитель,
Сей камень-исполин,
Другой Атлант-небодержитель,
Измену зря во всем, не зыблется един.
Вотще Нептун своим трезубцем
Его стремится сдвигнуть в хлябь.
Смеется он громам и тучам,
Эол, Нептун в борьбе с ним слаб.
Плечами небо подпирая,
Он стал на дне морском пятой
И, грудь кремнисту выставляя,
Зовет моря на бой.
И бурные волны
На вызов текут.
Досадою полны,
В него отвсюду неослабно бьют.
И свищущие Аквилоны
На шумных крылиях грозу к нему несут:
Но ветры, волны, громы
Его не потрясут!
И видя свой напрасен труд,
Перуны в тучах потухают,
Гром молкнет, ветры отлетают;
Валы бока его ребристы опеняют,
И с шумом вспять бегут. ―
И веки протекли и, мимо шед, дивились,
Его несокрушимость зря.
Но дни его гордыни длились
Не вечно. ― С ним Нептун всегдашню брань творя,
Притек в Плутоновы жилища темны,
Сильнейшего борца воздвигнуть, ― огнь подземный, ―
Против Гигантовых неодоленных сил.
И возбужен, тесним из преисподних жил
Потоком хлынул огнь свирепый:
Ища отверстий, рвет заклепы,
И моря дно как ниву взрыл.
И внутренни в горе наполнивши вертепы,
Всю тяготу ее тряхнул, восколебал;
От дна кремнистого отторгши сильным махом
Далеко разметал,
Осыпав жупелом и прахом.
И тот, который все стихии презирал,
Против тебя не устоял,
Дщерь адова, землетрясенье!
Еще в уме своем я зрю его паденье:
Содроглось всё, когда колосс сей затрещал,
В широких ребрах расседаясь,
Скалами страшными на части распадаясь,
Уже вершинам воли разлогих равен стал.
Уже в немногих глыбах черных,
Которы из воды встают
И серный дым густой дают,
Остатки зрю его величья. ― Всех презорных
Тиранов, силою гордящихся своей,
Подобный ждет конец, подобный мавзолей;
Доколь забвенья мрак их вечный не обляжет,
Проклятий смрад потомству скажет,
О том, кто так, как сей низринутый колосс,
Огромностью вдали пловущих удивляя,
Вблизи ж пловцу корабль о камни раздробляя,
Был непристанищный и гибельный утес.
*
Чем выше кто чело надменное вознес,
Тем ниже упадает.
Рука Сатурнова с лица земли сметает
Людскую гордость, блеск и славу, яко прах.
Напрасно мните вы в воздвигнутых столпах
И в сгромаждении тьмулетней пирамиды
Сберечь свои дела от злой веков обиды:
Ко всем вещам как плющ привьется едкий тлен,
И все есть до́быча времен!
Миры родятся, мрут: ― сей древен, тот юнеет;
И им единая с червями участь спеет
Равно и нам!
А мы, ― безумные! дав удило страстям,
Бежим ко пагубе по скользким их путям.
Зачем бы не итти путем златой средины,
На коем из даров Природы ни единый
Не служит нам во вред! ―
Но редко кто, умен до испытанья бед,
Рассудка голосу послушен, осторожно
И с мерою вкушал, чтобы продлить, коль можно,
Срок жизни истинной, срок юных, здравых лет,
Способностей, ума, и наслаждений время,
Когда нас не тягчит забот прискорбных бремя,
Забавы, радости когда объемлют нас!
Не слышим, как за часом час
Украдкою от нас уходит;
Забавы, радости уводит:
А старость хладная и всех их уведет,
И смерть застанет нас среди одних забот.
*
Смерть!.. часто хищница сия, толико злая,
И гласу плачущей любови не внимая,
Берет под лезвее всережущей косы
Достоинства, и ум, и юность, и красы!
Во младости весеннем цвете
Я друга сердцу потерял.
Еще в своем двадцатом лете,
Прекрасну душу он являл;
За милый нрав простой, за искренность сердечну
Всяк должен был его, узнавши, полюбить;
И, с ним поговорив, всяк склонен был открыть
Себя ему всего, во всем чистосердечно:
Такую мог Филон доверенность вселить! ―
Вид привлекательный, взор огненный, любезный.
Склоняя пол к нему прелестный,
Обещевал в любви успех;
Веселость чистая была его стихия;
Он думал: посвящу я дни свои младые
Любви и дружеству; жить буду для утех.
Какой прекрасный план его воображенье
Чертило для себя
В сладчайшем упоеньи:
Природы простоту и сельску жизнь любя,
Он выбрал хижинку, при коей садик с нивой,
Чтоб в мирной тишине вести свой век счастливой.
Так льзя ли, чтоб предмет во всем его достойной
Чувствительного не пленил?
И близ себя, в своей он хижине спокойной
Уже имел драгой и редкой сей предмет!
Теперь на свете кто блаженнее Филона?
Ему не надобен ни скипетр, ни корона, ―
Он Элисейску жизнь ведет!
Увы, мечта! Филона нет!!
Филона нет! ― болезнь жестока
Похитила его у нас.
Зачем неумолимость рока
Претила мне во оный час
При смерти друга находиться?
Зачем не мог я с ним впоследние проститься;
Зачем не мог я в душу лить
Ему при смерти утешенье, ―
Не мог печальное увидеть погребенье,
И хладный труп его слезами оросить!..
К кончине ранней сей, увы! и неизбежней.
Я так же б милого приуготовить мог;
И из объятий дружбы нежной
Его бы душу принял бог.
*
Меня, богиня непреклонна,
Когда приидешь ты серпом своим пожать,
Хоть в том явися благосклонна:
Не дай мне в тягостном уныньи жизнь скончать!
Не дай, чтобы болезни люты
В мои последние минуты
Ослабили и плоть и дух;
До часу смерти рокового
Пусть буду неприятель злого,
А доброго усердный друг.
Когда ж я, бедный, совращуся
С прямого к истине пути,
В туманах, на стезю порока заблужуся, ―
Тогда, о смерть! ко мне помощницей лети
И силою меня ко благу обрати!
Апрель 1800