Неизвестный ― реквием в двух частях с эпилогом
Лейтенант Неизвестный Эрнст.
На тысячи верст кругом
равнину утюжит смерть
огненным утюгом.
В атаку взвод не поднять,
но сверху в радиосеть:
«В атаку, ― зовут, ― твою мать!»
И Эрнст отвечает: «Есть».
Но взводик твой землю ест.
Он доблестно недвижим.
Лейтенант Неизвестный Эрнст
идет/ наступать/ один!
И смерть говорит: «Прочь!
Ты же один как перст.
Против кого ты прешь?
Против громады, Эрнст!
Против ―
четырехмиллионопятьсотсорокасемитысячевосемьсотдвадцатитрёхквадратнокилометрового чудища
против, ―
против армии, флота, и угарного сброда, против ―
культургервышибал, против национал-/ социализма, ―
против!
Против глобальных зверств.
Ты уже мертв, сопляк»?..
«Еще бы», ― решает Эрнст.
И делает/ Первый шаг!
И Жизнь говорит: «Эрик,
живые нужны живым,
качнется сирень по скверам
уж не тебе, а им,
не будет ―
1945, 1949, 1956, 1963[тысяча девятсот сорок пятого, тысяча девятьсот сорок девятого, тысяча девятьсот пятьдесят шестого, тысяча девятьсот шестьдесят третьего] ― не будет,
и только формула
убитого человечества станет ―
3 823 568 004+ 1[три миллиарда восемьсот двадцать три миллиона пятьсот шесьдесят восемь тысяч четыре плюс один],
и ты не поступишь в
`университет, и не перейдешь на скульптурный,
и никогда не
поймешь, что горячий гипс пахнет,
как парное молоко,
не будет
мастерской на Сретенке, которая запирается
на проволочку,
не будет
выставки в Манеже,
не будет сердечного разговора с Никитой
Сергеевичем, и ты не женишься на Анне ― не, не, не…
не будет ни
Нью-Йорка, ни «Древа жизни»
(вернее будут, но не для тебя, а для
белесого Митьки Филина, который не вылез тогда из окопа), а для
тебя никогда, ничего ―
не! не! не!..
Лишь мама сползет у двери
с конвертом, в котором смерть,
ты понимаешь, Эрик»?!
«Еще бы», ― думает Эрнст.
Но выше Жизни и Смерти,
пронзающее, как свет,
нас требует что-то третье, ―
чем выделен человек.
Животные жизнь берут.
Лишь люди жизнь отдают.
Тревожаще и прожекторно,
в отличие от зверей, ―
способность к самопожертвованию
единственна у людей.
Единственная Россия,
единственная моя,
единственное спасибо,
что ты избрала меня.
Лейтенант Неизвестный Эрнст,
когда окружен бабьем,
как ихтиозавр нетрезв,
ты пьешь за моим столом,
когда правительства в панике
хрипят, что ты слаб в гульбе,
я чувствую, как памятник
ворочается в тебе.
Я голову обнажу
и вежливо им скажу:
«Конечно, вы свежевыбриты
и вкус вам не изменял.
Но были ли вы убиты
за родину наповал?»
1964