Ванька-авангардист
всё кубиками-квадратиками!
Рынок ― Малые Лужники.
Слева в фартуках мужички.
Справа сборная команда ―
бабы в брюках и помадах.
Справа сумки, слева гири,
справа шутки, слева сбили!
Справа ― твисты и зарплаты.
слева ― избы и закаты,
слева ― «Волги», справа ― «Волги»
слева ― к водке, справа ― к водке
Вавилон из-за томата.
Бабка, попроси тайм-аута!
А Ванька-авангардист
подзуживает, подсуживает
в разбойный судейский свист
свистульки из глины, посудной!
Глотает валокордин
профессор в рубашке с напуском.
А Ванька-авангардист
всё целит прищуром снайперским.
Он знает неомещан
сберкнижные аппетиты,
юродивый коммерсант,
антихрист нового типа.
Клеенщица-конкурентщица:
«Ты докарикатурекаешься!
Сам в треугольник скорчишься,
попей рассол огуречный…»
А он ей: «Цыц, лакировщица!»
Липучий мушиный лист
с Аленушкой.
Клееночный реализм
и модернизм клееночный.
Английской булавкой блестят
связки сушеных рыбок.
Нацелен сопливый взгляд.
Он завоюет рынок.
Всё куплено, куплено, куплено,
выскреблены раструбы.
Толпа ― как цыплята под куполом
внимательным, как ястреб.
Продает папаша дочку,
дочка продает папашу,
и друзья, упившись в доску,
тащат друга на продажу.
Вёсны продаются летом,
продается муж надкусанный,
критик продает поэта.
Оба продают искусство.
А Ванька-авангардист
трамбует деньжата в кадушку.
В тоскливую ночь зародил
тебя твой отец контуженный.
Тоскливая ночь любви
пронзала до позвоночника.
Тоскливы лубки твои,
как пьяная поножовщина!
… Пацанка-хромоножка
играет на гармошке.
И рученьки фарфоровые
засунуты в меха,
как руки уфотографа
в таинственный рукав.
Сквозь лобик невозможный
в нахмуренном уме
танцующие ножки
просвечивают мне.
С прикрытыми глазами
индийский колдунок,
витает над базаром
виденье лунных ног.
«Ах, белые наливы
продались за рубли,
ах, бедные наивы
надежды и любви…»
А Ванька-авангардист:
«Станцуем, ― дразнит, ― хромая!»
Он мучит ее, садист,
как совесть свою ромашковую.
А вчера, чтоб ее не кадрил,
избил в туалете карманника.
1971