Языки
«Кто вызывал меня?
Аз язык…»
… Ах, это было, как в сочельник! В полумраке собора алым языком извивался кардинал. Пред ним, как онемевший хор,
тремя рядами разинутых ртов замерла паства,
ожидая просвирок.
Пасть негра-банкира была разинута, как галоша на красной подкладке.
«Мы ― языки…»
Наконец-то я узрел их.
Из разъятых зубов, как никелированные застежки на «молниях», из-под напудренных юбочек усов, изнывая, вываливались алые лизаки.
У, сонное зевало, с белой просвиркой, белевшей, как запонка на замшевой подушечке.
У, лебезенок школьника, словно промокашка с лиловой кляксой и наоборотным отпечатком цифр.
У, лизоблуды…
Над едалом сластены, из которого, как из кита, били/ нетерпеливые фонтанчики,
порхал куплет:
«Продавщица, точно Ева, ―
ящик яблочек ― налево!»
Два оратора перед дискуссией смазывали свои длинные, как лыжи с желобками посередине, мазью для скольжения, у бюрократа он был проштемпелеван лиловыми чернилами, будто мясо на рынке,
У, языки клеветников, как перцы, фаршированные пакостями, они извивались и извивались на конце,
как черные фраки или мокрицы.
У одного язвило набухло, словно лиловая картофелина в сырой темноте подземелья. Белыми стрелами из него произрастали сплетни. Ядило этот был короче/ других языков.
Его, видно, ухватили однажды за клевету,
но он отбросил кончик, как ящерица отбрасывает хвост. Отрос снова!
Мимо черт нес в ад двух критиков, взяв их, как зайца за уши, за их ядовитые язоилы.
Поистине не на трех китах, а на трех языках, как чугунный горшок на костре, закипает мир.
… И нашла тьма-тьмущая языков, и смешались речи несметные и рухнул Вавилон…
По тротуарам под 35 [тридцать пять] градусов летели замерзшие фигуры, вцепившись зубами в упругие облачка пара изо рта, будто в воздушные шары.
У некоторых на облачках, как в комиксах, были написаны мысли и афоризмы.
А у постового пар был статичен и имел форму плотной белой гусиной ноги. Будто он держал ее во рту за косточку.
Языки прятались за зубами ― чтобы не отморозиться.
1968