БИТВА ЖИЗНИ
Ах, без жизни проносится жизнь вся моя!..
Увлекаемый мутною тиною,
Я борюсь день и ночь, сам себе ― и судья,
И тюрьма, и палач с гильотиною.
И мучительный сон наяву и во сне
Не дает мне покоя желанного:
Вижу в поле широком уснувших бойцов
После дела великого бранного.
Ночь беззвучно плывет над печальной землей,
Уходя в вышину беспредельную;
Месяц смотрит из туч ― дикий ужас разлил
По лицу его бледность смертельную…
С головами разбитыми, к небу лицом,
Посиневшие, кровью облитые,
Тихо спят мертвецы; безответно глядят
Их глаза, неподвижно раскрытые.
Словно бледная тень, словно призрак немой,
Обхожу я поляны ужасные
И считаю, не зная зачем, мертвецов
И гляжу на их лица бесстрастные…
«О, все милые лица! Всё братья, друзья,
Всё черты дорогие и близкие!» ―
Все отважно погибли, как следует пасть
Тем, в ком жили не помыслы низкие,
А одна неподкупная, светлая страсть
И одно лишь желанье великое,
Чтобы солнцу любви и свободы святой
Уступило насилие дикое!
Точно призрак ночной, точно бледная тень,
Я иду чрез поляны унылые…
«Да, рыдай, моя песня! Все ― братья, друзья,
Все черты дорогие и милые!»
Обезумев от горя, упасть я хочу
С громким воплем на землю холодную, ―
Ей поведать всю лютую злобу мою,
Всю любовь и тоску безысходную.
Наклонившись, хочу я страдальцев обнять.
Вдруг… О, ужас! их лица бесстрастные
Стали темны, как ночь… На недвижных устах
Зазмеилась усмешка ужасная…
И, объятому трепетом, чудится мне
Шепот злобный, упреки суровые:
«Где ты был, когда в битву мы грозную шли,
Победить иль погибнуть готовые?
Отчего не лежит твой истерзанный труп
Рядом с нами, погибшими братьями?
Отчего ты, как вор, лишь во мраке ночном
К нам приходишь с своими объятьями?
Что нам в злобе твоей, хоть и нет ей конца,
Что тоска нам твоя безысходная?
Песни скорбные громко умеешь ты петь,
Но страшна тебе смерть благородная!
Уходи, уходи! Нам противны, смешны
Оправданья твои малодушные…
Где ты был, когда в бой мы бестрепетно шли,
Зову чести и долга послушные?
Уходи ж, уходи… Мы не знаем тебя!»
И помчался я в даль беспредельную…
Месяц сумрачный плыл… Дикий ужас разлил
По лицу его бледность смертельную!
Руки горько ломая, я в небо глядел,
Будто веря, что, зову послушное,
Усыпит оно скорбь мою, жгучую скорбь;
Но синело оно, равнодушное,
Равнодушно взирая на правду, на ложь,
И на всё, что под бурею клонится,
И на всё, что ликует, царит и гнетет,
Ни мольбой, ни проклятьем не тронется!
Я бежал, словно гнался неведомый враг
По пятам моим мертвой поляною:
Брань и крики его, как отточенный нож,
Наносили мне рану за раною.
И напрасно пощады вымаливал я…
Так без жизни проносится жизнь вся моя:
Поглощаемый мутною тиною,
Я борюсь день и ночь, сам себе ― и судья,
И тюрьма, и палач с гильотиною!
Между 20 ноября и 1 декабря 1880