С тоскующей улыбкой, долгим взором
Ты на меня смотрела, и в ответ
На речь любви мне прозвучал укором
Вопрос твой ласковый: «А если это… бред?
Бред увлеченья, сердца молодого
Недолгий жар, мечта, волшебный сон?
Мираж рассеялся ― и путник видит снова
Песок степей да знойный небосклон.
Что, если так?..»
В чаду любви безумной
Протестовал я страстно! Голос мой
Звучал уверенно…
Походкою бесшумной
Ты шла вперед, рука с моей рукой.
В ночной тиши, мерцаньем звезд далеких,
Мерцаньем трепетным едва озарена,
Отдавшись вся теченью дум глубоких,
Ты шла вперед, печальна и бледна.
И разрывалась грудь моя на части,
И душу жег стыда и гнева крик,
Что в грозный час борьбы за жизнь и счастье
Так жалок он, любви моей язык!
Что он не мог печальное сомненье
Твоей души в зародыше убить
И тусклых дней моих бесцельное томленье,
Как солнцем, жизнью озарить!
26 февраля 1883
Ты на меня смотрела, и в ответ
На речь любви мне прозвучал укором
Вопрос твой ласковый: «А если это… бред?
Бред увлеченья, сердца молодого
Недолгий жар, мечта, волшебный сон?
Мираж рассеялся ― и путник видит снова
Песок степей да знойный небосклон.
Что, если так?..»
В чаду любви безумной
Протестовал я страстно! Голос мой
Звучал уверенно…
Походкою бесшумной
Ты шла вперед, рука с моей рукой.
В ночной тиши, мерцаньем звезд далеких,
Мерцаньем трепетным едва озарена,
Отдавшись вся теченью дум глубоких,
Ты шла вперед, печальна и бледна.
И разрывалась грудь моя на части,
И душу жег стыда и гнева крик,
Что в грозный час борьбы за жизнь и счастье
Так жалок он, любви моей язык!
Что он не мог печальное сомненье
Твоей души в зародыше убить
И тусклых дней моих бесцельное томленье,
Как солнцем, жизнью озарить!
26 февраля 1883