Оборочусь я чуть ― и тьмы неравномерной
Разверзнется передо мной шатер.
Вовнутрь я вшагну, и тихий отсвет серный
Всех звездных волн да туч совьется в луч неверный,
Тот черноту пронзит ― столь черен и остер.
Столь по́лны черноты полунощны запасы…
Столь далеко у изощренья мол блеснул:
На реберках песка, на полосах террасы,
На волнах лезвийных свою я тень спугнул.
И сверху тени камыша расшевелились,
Чернее всех чернот на несколько долей,
Огни какие-то, снижаясь, раздвоились
И канули в закраину морей.
И море лезвием кружным кроило воздух
Под ящерками звезд, юлящими слегка,
И рыбы, встав на хвост, в полужемчужных гроздах
Стеснились поглядеть на грозды-облака,
Которые вверху, как мышцы, коченели.
И комната земли без-окон-без-дверей
Съезжала, чуть шумя, с растерзанной постели
К звезде закраинной ― всей тяжестью своей.
… ха, память не нужна! Что проку от былого
(Как ни юродствуй, на воду не дуй)
Зудить-вызуживать? Оно не даст ни слова.
Какие-то шаги… случайных черт полова…
И в звуке костяном безлицый поцелуй ―
Все, что умеет знать оно.
1984