Голубой дымок железной печки,
Розы циферблата, «тик» и «так». ―
Что же ты молчишь, сухой кузнечик,
Мой доверчивый земляк?
Эта комната уходит в тени,
И бесплотной формой оживлён
Видел я прибой пустых видений
В тёмные зрачки твоих икон.
Может быть, платком задушит память
То, что я любил и что убил,
Может быть, сухое это пламя
Комнату как жизнь испепелит.
Но провал полов воронкой ночи
Так затягивает и томит,
Что убийственной любви не хочешь ―
Если мой кузнечик говорит.
Свежую траву не переломишь:
Нужно засушить и задушить,
Чтоб никто не слышал в нашем доме,
Как душа от боли закричит.
А пока немного поскучаем,
Так себе на кресле посидим.
Право, друг мой, за стаканом чая
Всё спокойней впереди.
Можно и газету, мой кузнечик,
Почитать от скуки; только, чур,
Не клади её у нашей печки ―
Бедной огонёк не по плечу.
Эта маска серая газеты
Ветерком петита прошумит,
Этой маске не страшны поэты,
Брось её, кузнечик, тормошить.
Иногда ― бывает ― хлынет ложью,
Оглушит столбцами, и глядишь ―
Вязнет сердце, выбраться не может,
Громко задыхается в груди.
23 янв. 1925