Все радостнее и призывней
Гудков вокзальных голоса.
Вот, кажется, прорвутся ливни
И синью хлынут небеса.
Последние кружат метели,
А утром ― в золоте снега,
И липкий ветер лижет ели,
Дыша в речные берега.
Осунулись и каплют крыши,
У галок все тревожней спор…
Мне кажется ― все выше, выше
И солнечнее кругозор,
И улицы, и тротуары,
И потускневших окон муть ―
Напоено все легким паром
И опьяненно бьется в грудь.
Мне кажется, что эти звоны
Из колокольной вышины,
Кружась как листья, тихо тонут
В прудах застывшей тишины.
Когда же сумрак станет литься
В дымящийся пожар земли,
Я знаю ― долго будут сниться
Курлыкающие журавли.
1922
Гудков вокзальных голоса.
Вот, кажется, прорвутся ливни
И синью хлынут небеса.
Последние кружат метели,
А утром ― в золоте снега,
И липкий ветер лижет ели,
Дыша в речные берега.
Осунулись и каплют крыши,
У галок все тревожней спор…
Мне кажется ― все выше, выше
И солнечнее кругозор,
И улицы, и тротуары,
И потускневших окон муть ―
Напоено все легким паром
И опьяненно бьется в грудь.
Мне кажется, что эти звоны
Из колокольной вышины,
Кружась как листья, тихо тонут
В прудах застывшей тишины.
Когда же сумрак станет литься
В дымящийся пожар земли,
Я знаю ― долго будут сниться
Курлыкающие журавли.
1922
