
Залог пускай не чуда,
Но позвоночной дрожи
Прими, Адель, покуда
Пусты партер и ложи ―
Как плащ святого в раке,
Как сад в окне вагона,
Покоятся во мраке
Глаза, уста, вагина.
К тебе, Адель, покуда
В беспамятстве кружала
За тем столом паскуда
Бессмертье не стяжала ―
Играй, глотай пастилки,
Покуда шатко-валко
По выемкам пластинки
Торопится иголка.
О тех, кто нами были,
Что помнишь ― вкус миндальный
Халвы на деснах или
Забвенья, друг мой дальний?
В кустах не прянет птица,
Под ветром хлопнет ставень ―
Почто из глаз катится
Поддельный роллинг стоун?
Но ты, Адель, в гортани
Полощется покуда
Лоскут набухшей ткани,
Питомец логопеда,
Валяй, не знай печали,
Пока нездешний трепет
Не развернет качели
И тормоза не выбьет.
Так мальчик первобытный,
Чуть впопыхах, но с понтом,
Стремился на попятный,
Напуган птицей дронтом,
Так путник на привале,
Продрогнув, ищет кровлю ―
А это мы едва ли
Покончим малой кровью.
Когда валы отхлынут,
Один из бывших рядом
Авось замлеет, тронут
Твоим недвижным взглядом,
И скажет: «В смертном часе
Кто волен, ёксель-моксель?
Но ныне целой расе
Опротестован вексель,
А были плечи, стати,
Томленье, почерк, опыт ―
Какой восторг в эстете
Будил полночный шепот!
Но проба их и марка,
Но фауна и флора
Увяли, как кухарка
В объятиях филера, -
Выходит, карта бита
И перед нами чисто», ―
И запоет работа
В руках таксидермиста.
1993
Но позвоночной дрожи
Прими, Адель, покуда
Пусты партер и ложи ―
Как плащ святого в раке,
Как сад в окне вагона,
Покоятся во мраке
Глаза, уста, вагина.
К тебе, Адель, покуда
В беспамятстве кружала
За тем столом паскуда
Бессмертье не стяжала ―
Играй, глотай пастилки,
Покуда шатко-валко
По выемкам пластинки
Торопится иголка.
О тех, кто нами были,
Что помнишь ― вкус миндальный
Халвы на деснах или
Забвенья, друг мой дальний?
В кустах не прянет птица,
Под ветром хлопнет ставень ―
Почто из глаз катится
Поддельный роллинг стоун?
Но ты, Адель, в гортани
Полощется покуда
Лоскут набухшей ткани,
Питомец логопеда,
Валяй, не знай печали,
Пока нездешний трепет
Не развернет качели
И тормоза не выбьет.
Так мальчик первобытный,
Чуть впопыхах, но с понтом,
Стремился на попятный,
Напуган птицей дронтом,
Так путник на привале,
Продрогнув, ищет кровлю ―
А это мы едва ли
Покончим малой кровью.
Когда валы отхлынут,
Один из бывших рядом
Авось замлеет, тронут
Твоим недвижным взглядом,
И скажет: «В смертном часе
Кто волен, ёксель-моксель?
Но ныне целой расе
Опротестован вексель,
А были плечи, стати,
Томленье, почерк, опыт ―
Какой восторг в эстете
Будил полночный шепот!
Но проба их и марка,
Но фауна и флора
Увяли, как кухарка
В объятиях филера, -
Выходит, карта бита
И перед нами чисто», ―
И запоет работа
В руках таксидермиста.
1993