Была пора уборки хлеба,
Пора в полях работы страдной.
Садилось солнце, меркло небо,
И ветерок подул прохладный.
Уж бабы с граблями толпою
Ушли с оконченной работы;
И их напева, под горою,
Чуть слышны тающие ноты.
Ушли крестьяне молчаливо;
А между тем уж солнце село,
Когда покинутая нива
Еще не вовсе опустела.
В телеге кормит мать ребенка;
Отец и мальчик расторопный
Уж запрягли; но лошаденка
Туда всё тянется, где копны.
И вдруг за этой кучкой черни,
Над скудным бытом темных мира ―
Зажглись огни зари вечерней
И развернулася порфира…
Я их узрел, с их нищетою,
С их видом, кротким и усталым,
Парчой убранных золотою,
Среди лучей, под сводом алым.
И мнилось мне, что с небосклона
В юдоль труда и воздыханья
Сошла явленная икона
В венце небесного сиянья.
1888
Павловка
Пора в полях работы страдной.
Садилось солнце, меркло небо,
И ветерок подул прохладный.
Уж бабы с граблями толпою
Ушли с оконченной работы;
И их напева, под горою,
Чуть слышны тающие ноты.
Ушли крестьяне молчаливо;
А между тем уж солнце село,
Когда покинутая нива
Еще не вовсе опустела.
В телеге кормит мать ребенка;
Отец и мальчик расторопный
Уж запрягли; но лошаденка
Туда всё тянется, где копны.
И вдруг за этой кучкой черни,
Над скудным бытом темных мира ―
Зажглись огни зари вечерней
И развернулася порфира…
Я их узрел, с их нищетою,
С их видом, кротким и усталым,
Парчой убранных золотою,
Среди лучей, под сводом алым.
И мнилось мне, что с небосклона
В юдоль труда и воздыханья
Сошла явленная икона
В венце небесного сиянья.
1888
Павловка
