
Зимой мне были молчаливы
Явленья жизни; я ведь глух;
Но музыкальные мотивы
Ласкали мой духовный слух.
Сижу, бывало, одинокий,
В невозмутимой тишине,
А звуки старины далекой
Былое воскрешают мне.
Всё боле отрочества годы
Мне шлют радушный свой привет.
Я уж тогда был друг природы,
Уже тогда я был поэт…
В аллее лип, в аллее вишен
Весенним днем гуляю я;
Мне птичий гам отвсюду слышен;
Я светел, добр; мой дух возвышен;
Я полон счастьем бытия.
Я убежден, что мошки, пчелы
Таким же счастием полны,
И все слагают гимн веселый
Во славу жизни и весны.
Я увлечен петушьим криком;
И объяснил мне чуткий слух,
Что́, в удовольствии великом,
Поведать силится петух:
“Как хорошо! ” ― кричит он, славя
Природу щедрую за всё;
И юный сын его, картавя,
Кричит за ним: “Как халясё!”
Сижу я в классной. Не пускают
Меня гулять в ненастный день;
Но звуки скоро развлекают
Мою задумчивую лень.
То чтенье слышится: красиво
Звучит “Онегина” строфа;
То мать поет иль “Casta diva”
Иль “Una voce poco fa…”
В столовой ― всенощной служенье,
Открыты окна настежь в сад;
И дым кадильного куренья
Цветам струит свой аромат.
Стал уставать я понемногу
И стал рассеян, но потом,
При пеньи: “Слава в вышних богу!”
Души я чувствую подъем.
И в то же время из-за сада
Я слышу топот, ржанье, рев
Домой вернувшегося стада
Овец, коней, телят, коров.
Сперва все взрослые смутились;
Но дал пример священник сам,
Чтобы погромче возносились
Молитвы клира к небесам.
Весь труд, однако, был напрасен;
И стадо заглушить не мог
Ни дьякон басом громогласным,
Ни звонким тенором дьячок.
Так звуки старины далекой
Былое воскрешали мне,
Когда мечтал я, одинокий,
В невозмутимой тишине.
Март 1903
Тамбов
Явленья жизни; я ведь глух;
Но музыкальные мотивы
Ласкали мой духовный слух.
Сижу, бывало, одинокий,
В невозмутимой тишине,
А звуки старины далекой
Былое воскрешают мне.
Всё боле отрочества годы
Мне шлют радушный свой привет.
Я уж тогда был друг природы,
Уже тогда я был поэт…
В аллее лип, в аллее вишен
Весенним днем гуляю я;
Мне птичий гам отвсюду слышен;
Я светел, добр; мой дух возвышен;
Я полон счастьем бытия.
Я убежден, что мошки, пчелы
Таким же счастием полны,
И все слагают гимн веселый
Во славу жизни и весны.
Я увлечен петушьим криком;
И объяснил мне чуткий слух,
Что́, в удовольствии великом,
Поведать силится петух:
“Как хорошо! ” ― кричит он, славя
Природу щедрую за всё;
И юный сын его, картавя,
Кричит за ним: “Как халясё!”
Сижу я в классной. Не пускают
Меня гулять в ненастный день;
Но звуки скоро развлекают
Мою задумчивую лень.
То чтенье слышится: красиво
Звучит “Онегина” строфа;
То мать поет иль “Casta diva”
Иль “Una voce poco fa…”
В столовой ― всенощной служенье,
Открыты окна настежь в сад;
И дым кадильного куренья
Цветам струит свой аромат.
Стал уставать я понемногу
И стал рассеян, но потом,
При пеньи: “Слава в вышних богу!”
Души я чувствую подъем.
И в то же время из-за сада
Я слышу топот, ржанье, рев
Домой вернувшегося стада
Овец, коней, телят, коров.
Сперва все взрослые смутились;
Но дал пример священник сам,
Чтобы погромче возносились
Молитвы клира к небесам.
Весь труд, однако, был напрасен;
И стадо заглушить не мог
Ни дьякон басом громогласным,
Ни звонким тенором дьячок.
Так звуки старины далекой
Былое воскрешали мне,
Когда мечтал я, одинокий,
В невозмутимой тишине.
Март 1903
Тамбов