Литературоведы обожают пугать терминами, под которыми скрываются простейшие вещи. Модус повествования — из той же оперы: звучит как название редкой болезни, а означает всего лишь способ, которым автор доносит свою историю до читателя. Правда, раньше всем внушали едва ли не с пеленок: главное в тексте — что именно хотел сказать автор. А сейчас все умные люди знают: важно не что сказано, а как.
Модус повествования — это оптика, через которую мы видим текст. Не сюжет, не герои, а сам способ рассказывания. Словно бы вы примеряете разные очки — через одни мир кажется зеленоватым и ироничным, через другие — мрачным и трагическим.
Модус виден в мелочах: как выстроены предложения, какие слова выбраны, кто ведет повествование, с какой дистанции смотрит на события. Чтобы его увидеть, нужно читать текст не как поглотитель сюжета, а как археолог — слой за слоем снимая авторские приемы.
Набоков, например, постоянно играет с читателем, подмигивает ему между строк, комментирует собственное повествование. Это метатекстуальный модус — рассказ о рассказе, если угодно. А у Платонова модус такой, будто инопланетянин пытается описать земную жизнь, не понимая ее законов. Отсюда его «корявый» синтаксис и странные метафоры.
В школе нам твердили про «образ автора», но это всё равно что объяснять устройство атомного реактора на примере спичечного коробка. Модус — это не костюм, который автор надевает, а сама его походка, манера дышать, тембр голоса. Этот самый модус определяет, кому мы верим в тексте. Когда Достоевский пишет от лица Раскольникова — мы видим мир его глазами, но не забываем, что парень-то с топором — не совсем надежный источник. А когда Толстой вещает от третьего лица — это будто сам боженька комментирует происходящее.
Распознается модус элементарно: обратите внимание, как автор оценивает героев. У Чехова рассказчик почти никогда не судит персонажей — поди разбери, хорошая дама с собачкой или так себе. А вот Гоголь не стесняется прямо сообщить, что Чичиков — подлец, хоть и приятный во всех отношениях.
Всё это важно не для заумных дискуссий на кафедре, а чтобы понять простую вещь: литература — это не прямое высказывание автора, а сложная игра голосов и масок. И когда Лермонтов пишет от лица Печорина, он вовсе не призывает нас стать такими же мерзавцами.
Говорить об этом стоит хотя бы потому, что однажды вы поймаете себя на том, что перестали замечать, как именно с вами разговаривает текст. А ведь модус — это способ манипуляции. Любой пост в соцсетях и статья в блоге работает посредством не фактов, а модуса — тональностью, интонацией, расстановкой акцентов. И этот текст — не исключение.
Впрочем, возможно, зря мы всё это пишем. Ведь те, кто действительно чувствует литературу, и так понимают, о чем речь. А те, кто читает взахлеб Донцову, не заметят модуса, даже если он укусит их за ногу. Хотя, конечно, кусаться модус не может. По крайней мере, пока.
