Здесь и далее: кадры из фильма Леонида Гайдая «Иван Васильевич меняет профессию» (1973)

Иван Грозный был одним из образованнейших и талантливейших людей своей эпохи. Речь его текла совершенно свободно, объединяя высокое и низкое, грубое просторечие с цитатами из Священного Писания. Стилевое разнообразие Грозного во многом соответствует «сыгранным» им ролям и личинам, иллюстрирует столкновение его диаметрально противоположных сторон характера: великого князя всея Руси, силящегося стать царём, помазанником Божиим, отца подданным Иоанна Васильевича, и безжалостного, хитроумного, «злобесного» Ивана Грозного, «игумена», предводителя лютого воинства, играющего в кровавые игры.

Произведения и письма Ивана IV относятся к эпохе, когда об индивидуальном стиле писателя еще не было и речи – ни на Руси, ни в Европе. Исключение составляет как раз стиль Грозного. Чем это объясняется? Индивидуальный стиль его сочинений – отражение его поведения, или, по словам Д. С. Лихачёва, «властно заявленной им его жизненной позиции». Но сам Грозный не осознает себя в качестве литератора: все его сочинения носят сугубо политический или деловой характер, и тем не менее, у них много черт истинных литературных произведений.

Он использует массу стилистических приемов, постоянно демонстрирует широту кругозора и эрудицию, порой переходит на выспреннюю торжественность слога — причем только для того, чтобы повлиять на адресата, окончательно убедить его. Как только ему это необходимо — он без смущения ломает все рамки этикета.

Бранный стиль

Брань, постоянно встречающаяся в его сочинениях – всего лишь отражение на письме его повседневной речи. Характерно, что эта брань была довольно шаблонной, он использовал одни и тех выражения. Только на материале «Первого послания Курбскому» (1564) уже можно составить относительно полный список дорогих его сердцу ругательств: бес, бесовский, бесовское злохитрие, бешеная собака, злобесное умышление, злобесовские советники, злобесное хотение, злобесовский, злобесный разум, окаянный, паче кала смердяй, пес, пес смердящий, прокаженный, псоволаяние, собака, собацкий, собацкое умышление, собацкое собрание, совесть прокаженная и пр.

Большинство этих выражений фиксируются и в других письменных посланиях Ивана Грозного, в частности, в его «Послании в Кирилло-Белозерский монастырь» (1573): бес, окаянный, пес смердящий, пес злобесный, скверный и др. В целом бранные слова составляют наиболее устойчивую и характерную для языка сочинений Грозного лексическую группу, окруженную типичными для христианства асакральными вещами — бес, пес, зло, проказа, собака, скверна.

Встречаются и «дополнительные», полубранные слова, своего рода инвективы: батожник, бедник, упырь, дурак, но все они употреблялись Грозным в переносном значении по отношению к противникам и имели крайне отрицательную смысловую наполненность и эмоциональную направленность.

В посланиях, особенно созданных в ответ на «лай» противников, Иван Грозный не стеснялся в сильных выражениях. «Ядовитые словесы» со «многою яростию и лютостию» наслаивались одно на другое и с дополнительными эпитетами и сравнениями повторялись для придания тексту всё более устрашающего или язвительного смысла. Слово бес приберегалось и привлекалось чаще всего «государевых изменников» (Курбский, Хабаров, Шереметев).

Излюбленный прием правителя всея Руси — употребление сложных прилагательных. Например, зло+бес = злобесный, злобесовский. Постоянно употреблялось и слово собака, его различные грамматические формы и родственные слова. Кстати, само слово «собака» в значении «изменник» вошло в литературу из фольклора. Значительно дальше от фольклора слово «пес» = «дурной человек», встречавшееся и в более ранних памятниках древнерусской литературы. Это слово, видимо, не носило настолько распространенного переносного значения и для придания желаемого смысла чаще использовалось вместе с бранным эпитетом: пес смердящий, пес злобесный.

Пишет как дышит

Стиль Грозного сохранил следы его устного языкового мышления: он писал точно так же, как говорил. Не исключено, что он диктовал писцам свои послания. Резко выраженные индивидуальные особенности его стиля, эмоциональность и возбудимость, внезапные переходы от высокопарной церковнославянской речи к брани — это продукт не столько усвоенной им письменной школы, сколько характера и поведения царя. Они демонстрируют не столько элементы литературной традиции, сколько традиции скоморошества на Руси.

В его посланиях явственно слышится глас грозного царя с его бесконечным вопрошанием:

«А я им отец ли духовный, или начальник? Но доколе молвы и шептания…? И чесо ради? – злобесного ради пса Василья Собакина… Или бесова сына Иоанна Шереметева? Или дурака для и упиря Хабарова?». «Послание в Кирилло-Белозерский монастырь» (1573).

Отчетливая отповедь проштрафившимся чернецам, которые живут «хульно и проклято», и поэтому «погани поношают», завершается откровенным нежеланием владетельного князя заниматься монастырскими «безлепицами», даже теми, которые он сам видел: «по четкам матерны лают».

И тем не менее Грозный выносит последнее предупреждение и повелевает писание своё «по слогням разуметь».

Безудержный новатор, непревзойдённый мастер языковой игры — то разгневанной, то приподнятой (как в завещании 1572 года), виртуоз «кусательного» стиля (выражение Д. С. Лихачёва), самодержец, любивший забавляться притворным смирением, изображая себя обиженным, угнетенным или униженным, откровенно пренебрегавший письменными традициями и этикетом ради своей цели: убедить или высмеять противника, — таков Иоанн Васильевич Грозный в своих произведениях.

Однако с точки зрения современного носителя русского языка один из самых кровавых и неадекватных правителей России ругался более убедительно, изощрённо, действенно … и во многом более литературно. Причём не только потому, что привычные для нас «пять корней» срамных слов не были тогда в ходу, но и потому, что он опирался на устную (и даже скоромошью), и книжную (обычно христианскую) традиции и сдабривал все это своим безупречным языковым талантом.