Зачем Джон Леннон играл словами?

Это книга ни о чем. Если она вам нравится, то нравится, а если нет — то нет. Вот и все. В ней нет никакой глубины, она просто забавная. Я записывал что-то на бумаге, а потом совал эти листы в карман. Когда их набралось достаточно, получилась книга. (Джон Леннон о книге In His Own Write)

В 1963 году издательства Jonathan Cape Publishers (Великобритания) и Simon and Schuster (США) предложили Джону Леннону составить сборник его фирменных эксцентричных стихотворных и прозаических миниатюр с целью последующей публикации. Джон загорелся идеей, результатом стал 81-страничный сборник In His Own Write («Пишу как пишется» или «Написано собственноручно» — в разных переводах), вышедший 23 марта 1964 года. 

Сборник из трех десятков зарисовок, полных каламбуров и намеренных орфографических ошибок имел большой успех у рецензентов, которые сравнивали Леннона с Льюисом Кэрроллом, Эдвардом Лиром и Джеймсом Джойсом. Его рисунки (Джон собственноручно проиллюстрировал книгу) критики возвели на уровень работ недавно до того почившего Джеймса Тёрбера (1894 — 1961).

Тогда это казалось в порядке вещей. Джон и сам поддерживал эту легенду:

Это просто мой юмор. Он возник еще в школьные времена. Я высоко ценил троих людей: Льюиса Кэрролла, Тёрбера и английского иллюстратора Рональда Сирла. В одиннадцать лет я был без ума от них, кажется, в пятнадцать я начал рисовать, подражая Тёрберу.

Но поклонники Леннона, которые занимались изучением его жизни и творческой биографии в течение последних шести десятилетий, уверены: литературный язык Джона Леннона принадлежит ему и только ему — своего рода меланж из его богатого ливерпульского наследия и истории жизни гения-одиночки.

Без сомнения, In His Own Write — это исключительно скауз (ливерпульский диалект английского языка); Джон балуется двусмысленностями родом из времен Мерсисайда. Противоречивая и взъерошенная книга, In His Own Write — территория абсурда, где жаворонок становится «личинкой» (lark -> larf), но в ней есть скрытая горечь, которой всегда славились ливерпульские комики (вроде Джимми Тарбака).

Я часто скрывал свои истинные чувства с помощью непонятных слов, как в книге In His Own Write. Когда подростком я писал стихи, я пользовался этим приемом, чтобы скрыть свои истинные чувства от Мими. А когда мне было лет четырнадцать, нам дали одну книгу — кажется, Чосера или кого-то еще из классиков английской литературы, — и все мы решили, что это умора. Когда учитель доставал ее, мы просто падали от смеха. После этого я начал писать что-то свое такими же строчками. Это были просто шутки для себя и друзей, которые смеялись над ними. (Джон Леннон)

На первый взгляд так и есть: все эти эссе и стишки кажутся легкими и воздушными. Но в конечном итоге они оказываются гласом в пустыне преданного и брошенного гения, отражают его душевную опустошенность. В их основе лежит «глубокая тоска, невыразимая словами» (как об этом однажды сказал Джон своему другу Стю Сатклиффу).

Много позже, в Strawberry Fields Forever, Джон написал: 

No one I think is in my tree
I mean it must be high or low

(На моем дереве, я думаю, никого нет
Я имею в виду, оно должно быть выше или ниже) 

То же и в случае с In His Own Write. Кажется, никто другой не думает и не пишет так, как Джон Леннон, и он это понимает. Он необыкновенно и драматически уникален. В одиночестве.

Итак, в течение нескольких месяцев после выхода In His Own Write многие купили книгу, но мало кто ее «догнал». Его работы очаровывали критиков по ошибочным причинам, но вызывали отторжение более широкой аудитории. Людей привлекал успешный «битл», но отталкивал язвительный сатирик Леннон. Мало кто понимал, что за вычурной и нарочито неграмотной формой веселых стихов и ехидных историй таятся личные переживания и депрессия. Да и сам Джон по привычке продолжал это скрывать:

Всю жизнь я был не в ладах с грамматикой. Английский и литература — это да, но что касается написания слов… Я писал их так, как слышал, — как по-латыни. Или просто упрощал слова, чтобы разделаться с ними, потому-что я просто пытался что-то рассказать, а грамматика была здесь ни при чем. И если вам смешно потому, что слово написано неправильно, то отлично. Главное — сам сюжет и звучание слова.

Даже Пол Маккартни (его «товарищ и соратник», но не всегда наперсник) написал во введении к книге: «Вовсе не обязательно, чтобы всюду был смысл: Смешно — ну и ладно». Ничего не могло быть более далеким от истины. А для остального мира в 1964 году определение «абсурдный» было самым расхожим мнением о первой книге Джона.

Во многом потому, что Джон был «тем самым битлом», отзывы о книге (март 1964 года) были весьма приличными: 

Стоит внимания всех, кто опасается обеднения английского языка и британского воображения. — The Times Literary Supplement

Чувство юмора и любовь к игре слов напоминают Джойса, причудливые иллюстрации в чем-то смахивают на Тёрбера. — Hartford Courant (Connecticut)

Необычный и забавный сборник рассказов, стихов и рисунков. — The New York Times

Эта сочная критика не сказала ни слова о душещипательности и меланхолии, которыми проникнута вся эта словесная чехарда. Ни строчки о том, что эта книга — голос того, кто скорбит. Работы Леннона сочли тупыми и комичными. Ни один рецензент не упомянул пафоса, которым Джон пропитал каждую написанную строчку.

А ведь стоило всего лишь обратить внимание хотя бы на эту миниатюру:

Не было никаких причин грустить этим утром у Майкла, нахала такого, все ведь любили его, придурка. У него случилась ночь после трудного дня, потому что Майкл был тот еще петушок-крепышок. Жена его Берни, всегда превосходно выдержанная, наскребла вполне кармальный завтрак, но опять же он был грустен. Странно видеть такое в человеке, у которого есть вроде все, да и жена впридачу… («Грустный Майкл»)

Или на эту:

Наступил Рождественский вечер, но Рэндольф хирел один. Где же все его добрые приятели – Берни, Дэйв, Никки, Алиса, Бедди, Фриба, Вигги, Найджел, Альфред, Клайв, Стэн, Франк, Том, Гарри, Джордж, Гарольд? Куда все они подевались в такой день? Рэндольф мрустно поглазел на единственную проздравительную открыжку, которую ему прислал отец, жующий отдельно.

«В толк не возьму, как же это я такой одиночный, да в тот самый вечер, когда, вроде бы, положено встрематься с дружками», — размышлял Рэндольф. Тем бременем, он продлежал развешивать всюду разукрашения и всяческую чешуру…  («Вечеринка у Рэндольфа»)

Те же тотальное одиночество и обреченность вы найдете в «Торжестве Виктора и Посрамлении Миссис Уэтэрби», «Я отправляюсь» или «Франк не промух». Мир Джона Леннона населен людьми, которых не любят и которым не доверяют, которые живут за пределами нормы и балансируют на самом краю вменяемости. 

Точно так же однолинейные иллюстрации Леннона изображают мир горбатых, гротескных, нескладно обнаженных и людей с ограниченными физическими возможностями. Мир Джона — это графический мир остракизированных одиночек, в чьих мирах, несомненно, звучат рефреном строчки из Nowhere Man и I’m A Loser.

Еще в 1964 году Джон Леннон поведал нам посредством своей первой книги, что он «проеден насквозь», но мир его не услышал. Не слышит и теперь. Мы все еще упускаем из виду суть. 

Леннон — в своих песнях и литературных произведениях — не перестает рассказывать нам, кто он такой. Это негласный договор, заключенный со своим читателем и слушателем, но только сам Джон всегда был последователен в его исполнении. Он всегда был и оставался малышом с разбитым сердцем, ребенком, родители которого (по разным причинам) его не хотели, а потом — молодым человеком, который сбился с пути, следуя по нему в маске высокомерной надменности.

In His Own Write — гораздо больше, чем словесный флирт и черный юмор. Это интимный взгляд на сложную психику Джона. И что бы это ни было, In His Own Write — не вздор. Это серьезная работа. 

И еще один пример. В свете того, что известно (а это известно всем) о тоске Джона по своей матери, Джулии (Half of what I say is meaningless, but I say it just to reach you, Julia — «Половина моих слов бессмысленна, но я говорю это, чтобы достучаться до тебя, Джулия», — пел Джон в White Album), эта строчка из «Генри и Гарри» звучит особенно пронзительно: 

Мама, мамаша, это я, мальчишка Генри, я домой вернулся,» — говорил он, надеясь, что на него обратят внимание. Но старая ведьма все что-то копала, как если бы его тут и в помине не было….

Здесь мы видим не «Генри-подростка», а «Джона-подростка», который внезапно организовал Quarrymen, а затем посвятил всю жизнь достижению звания «лучшего из самых лучших», только чтобы доказать Джулии (и отчасти своему отцу Фреду и тетке Мими), что он достаточно умен и достаточно ценен — ​​и что он был достоин той любви, которой ему от них никогда не доставалось. «Генри и Гарри» — это биографическое откровение, выраженное в едких насмешках и шутках, столь обычных для писателя Джона Леннона. 

В In His Own Write есть немало других моментов, где Джон сбрасывает маску «слишком умного битла» и становится грустным молодым человеком, который привык «прятать свои истинные чувства с помощью непонятных слов». В этом первом сборнике стихов и прозы он предстает перед нами, открыв свое сердце. 

Но эти интимные открытия не обнаруживаются при быстром беглом просмотре (а какого еще ожидать от критиков, работающих «на конвейере» и читателей «тренда ради»?). Книгу Леннона нужно продолжать изучать в оригинале, переводить на все возможные языки и относиться к ней со всей серьезностью. 

Настоящий Джон Леннон скрывается где-то за дымовой завесой In His Own Write. Но если вам одиноко и неуютно, вы уже на верном пути… #блогерскаяосень

Learnoff в: Одноклассниках, ВКонтакте, Telegram, ЯндексДзен, Наш сайт