ДЕРЕВЕНЬКА
Синева, синева… / Синева наплывает, пылая, ―
Над рабочим столом―/ карта юго-восточных морей.
В синеве, в синеве―/ деревенька Миклухи-Маклая…
Ходит эхо вдали,―/ добрый голос отчизны моей…
Не еловый лесок,/ не лужков голубые ложбины, ―
Полуденная ночь/ и неведомый берег морской…
Но родимая речь/ сквозь ревнующий грохот чужбины
Долго ищет меня,/ чтобы снова обнять под Москвой!
Тех следов не найдешь… / И потеряны стежки-дорожки.
Та обида мертва. / И умолкла великая боль.
Той не стало избы,/ где стоял землячок на порожке,
Тех несбывшихся дум―/ в сонном воздухе горечь и соль…
Тех ручных антилоп/ пораскиданы рожки да ножки,
Ядовитой травой/ заросли и горох и фасоль…
Не избушка была―/ был шалаш травяной «таморусса»!..
Что, скажи, передать,/ коль до тамошних рощ доберусь?
Чернокожий ворчун/ окликает дочурку: «Маруса»,
В папуасском селе/ прозывают «арбусом» арбуз…
Синева, синева… / Синева без конца и без края…
Полуденная мгла/ и предчувствия дружеских встреч…
Ты послушай, Москва,/ ты припомни, моя дорогая, ―
Вновь мне душу томит/ Океании русская речь!
Как немые, гудят,/ вдруг разумное слово слагая,
Волны тяжких морей,―/ и хотят нашу песню сберечь…
Что, Миклуха, не спишь? / Что неведомым снишься народам?
Что, скажи, передать,/ доброхотный заступник племен? ―
Мертв наш черный дружок,/ что в зверинец был некогда продан,
Черный правнук его/ не единожды бит и клеймен!
Синева, синева… / Синева глубины непробудной…
Лишь обугленный лес/ память казни какой-то хранит,
Где в таком-то году/ будет праздник на улице людной,
Где крепится без слез,/ чтобы стать обелиском, гранит,
Где окрасила кровь/ под горой островерхой и скудной
Безыменный родник,/ что в грядущих веках знаменит!..
1948