Поездка в Зеленогорск
На остановке собрался народ.
Его возбуждает дорога.
Автобусы следуют в Зеленогорск,
их два, но замешкались оба.
Собравшийся в школу, скажи, педагог:
как выбрать точнее и тоньше?
Мне двести одиннадцатый подойдет,
но двести двенадцатый тоже.
Приблизились вместе, и тесно уже
калошам, заплатам, прорехам.
Мне двести одиннадцатый по душе ―
как будто в нем Питер приехал.
Не весь и не сам, но послал, сколько мог,
даров: за чугунной решеткой
видение сада и Аничков мост,
в стекле лобовом отраженный.
Но мне ― пятьдесят километров всего
до них, если ехать обратно.
Меж тем над заливом совсем рассвело.
Автобус до цели добрался.
По Зеленогорску неспешно хожу
вдоль луж и асфальтовых кочек.
Заветный мой град в отдаленье держу
и рыбу скупаю для кошек.
В киоске воды попросила стакан
с гостинцем Полюстрова скушным.
Казалось: какой-то другой истукан
стоял, озирался и слушал.
И кто он ― не знал ни один документ.
Во лбу расплылось и погасло.
Всего — то спросили его: ― Вы за кем? ―
а он отвечать испугался.
Хотел оттеснить его рыбный отдел,
да заступилась кассирша.
Милиции глаз на него поглядел ―
не зло, просто так покосился.
Уборщица, с рыбьим борясь серебром,
прошла, чешую выметая,
и продавщица, взмахнув топором,
порушила глыбу минтая.
Тому, кем я стала, казались страшны
от рубки озябшие руки.
Он тупо уставился в рыбьи зрачки,
закрытые наледью муки.
Да кто он такой ― этот пришлый чужак,
залетная сирая птица?
И где его хладный подвал иль чердак,
где он без прописки ютится?
Иль спит он тайком под вокзальной скамьей,
обманщик законов и правил?
Он изгнан с работы, отвергнут семьей
и алиментов не платит.
Зачем он направился в универмаг?
Приказчик был сух и надменен,
когда он бессвязно его уверял,
что сделать покупку намерен,
а именно: пуговицу приобресть
желает он ― время настало.
Просимое выдал ему продавец,
что было любезно и странно.
Румяная тетка смеялась над ним,
мальчонку пожарче закутав: ―
Вот это ― обнова! ― Он ей пояснил: ―
Еще и не то мы закупим.
В толкучке, видать, полегчало локтям:
он вел себя вольно, речисто.
Рояль он оглядывал, «Красный Октябрь»,
но тронуть его не решился.
Ему перерыв на обед помешал.
Добычливой публикой сдавлен,
он вышел. Нечаянно он помышлял
о граде печальном недальнем.
В пятидесяти километрах всего…
Не слишком ли дерзко, что ― рядом?
Свободою: медлить ― мосты развело
меж градом, столь близким, и взглядом.
Он вышел. Не вовсе он был нелюдим:
сплотились мы и не расстались.
Мне стало заметно, что мною любим ―
мной бывший отчасти ― скиталец.
Присвоенный образ прижился ко мне.
Пространных снегов обитатель,
я ― ровня всем сущим на этой земле
и пуговицы обладатель.
А что до туманов моей головы, ―
погодой ободрены зимней,
в очередях, в толчее голытьбы,
они ― многодумней и зримей.
Удача поездки моей ― не мала,
юдоль отвергаю иную.
― Здорово! ― Корытов окликнул меня.
Мы с ним завернули в пивную.
А там ― доставало услад и прикрас,
в дыму вдохновенье витало.
Корытов, же был в телогрейке ― как раз
ей пуговицы не хватало.
Сгодился подарок, какой ― никакой,
для пущей красы телогрея.
Вдруг мной овладел совершенный покой ―
впервые за долгое время.
Жаль ― надобно на остановку идти.
Что ж, наши поклажи не тяжки.
Нам двести одиннадцатый по пути
и двести двенадцатый также.
Автобус удобен, помимо всего,
и тем, что внушает автобус
к случайным соседям любовь и родство
и к добрым деяньям готовность.
Ум кошек явлению рыбы внимал.
Гуляла метель по равнинам.
С Корытовым мы разошлись по домам.
А пуговицу ― уронил он.
Декабрь 1996