Поутру, натравив кофеин на дремучесть
дряблой праздности, ставшей заменой уму,
пациент составляет реестр преимуществ
перед всеми, кто здрав и не ровня ему.
Он привольно безволен, любых повелений
исполнитель покорный, не свой и не сам,
он возвышен прибытком благих привилегий.
Лежебока беспечный ― таков его сан.
Он мне вчуже знаком, да знавал его каждый,
кто почитывал книжки. Оставшись один,
он уста услаждает больничною кашей.
Тот, былой, знаменитый, мне скушен и дик.
Этот, новый, улучшен судьбы поворотом.
Слабоумен на вид, он чему-то учён:
он умеет уже поместить подбородок,
как указано, пред прозорливым лучом.
Лазер смотрит в зрачок и становится сродствен
тайнам лба, из него добывая слезу.
Его под руку водят, и никнет он к сёстрам,
те пасут ходока, как меньшую сестру.
Опираясь о детские плечи подмоги,
он любуется прелестью той худобы,
чьей красой неказистого лиха потомки
ярко блещут, хоть майские дни холодны.
К пациенту добра мотыльковая стайка:
де, чужой, непонятный, не так уж он плох.
Рядом силится выжить, пока не иссякла,
многоскорбная одутловатая плоть.
Он стыдится соседей, не смея усесться
возле боли, прикрывшей слезинку платком.
Эти сжатия и упадания сердца
кардиолог усталый изучит потом.
Пусть простят его: с буквами смерклась таблица
пробы зренья, без букв он, взаправду, ― никто.
В телевизоре челядь своя же толпится,
пялясь в робкую цель, как разбойник в окно.
Пациент привечает гостей неучтиво.
Шумный короб ― ловушка. Смеясь в полщеки,
он в узилище их запирать научился:
тронет клавиш ― и сгинули все пошляки.
Он утешен: словесности свет не заочен,
с чтеньем в нищей разлуке горюя сперва,
держит книги в уме, и прозревшая ощупь
понукает и множит занятья пера.
Труд письма недозволен, им врач недоволен.
Всё же кашу он ест не совсем задарма:
то старательно рослые буквы выводит,
то листает ума своего закрома.
Он о том наслаждается мыслью нелепой,
что его, как бы он ни слабел, ни болел,
не изымешь из этого места вселенной
и безропотной очереди в кабинет.
Вот успех! ― он постели достиг постепенно.
Поцелуем любви с ним прощается шприц.
На вершине судьбы сладок сон пациента.
Я о нём сожалею, покуда он спит.
18 ― 22 мая, 1 июня 2002 года