Утро после луны
Что там с луною ― видит лишь стена.
Окно уже увлечено Окою.
Моя луна ― иссякла навсегда.
Вы осиянны вечной, но другою.
Подслеповатым пристальным белком
белесый день глядит неблагосклонно.
Я выхожу на призрачный балкон ―
он свеж, как описание балкона.
Как я люблю воспетый мной предмет
вновь повстречать, но в роли очевидца.
Он как бы знает, что он дважды есть,
и ластится, клубится и двоится.
Нет ни луны и никаких улик,
что впрямь была. Забывчиво пространство.
Учись, учись, тщеславный ученик,
и, будучи, не помышляй остаться.
Перед лицом ― тумана толщина.
У слуха ― лишь добычи и удачи:
нежнейших пересвистов толчея,
любви великой маленькие плачи.
Священный шум несуетной возни:
томленье свадеб, добыванье пищи.
О, милый мир, отверстый для весны,
как уберечь твое сердечко птичье?
Кому дано собою заслонить
твой детский облик в далях заоконных?
Надежда ― что прищуриться ленив
твой смертный час затеявший охотник.
Вдруг раздается краткозвучный гром,
мгновенно-меткий выстрел многоточья:
то дятел занят праведным трудом ―
спросонок взмыла паника сорочья.
Он потрясает обомлевший ствол,
чтоб помутился разум насекомых.
Я возвращаюсь и сажусь за стол ―
счастливец из существ, им не искомых.
Что я имею? Бывшую луну,
туман и не-событие восхода.
Я обещала солнцу, что верну
долги луны. Что делать мне, природа?
Чем напитаю многоцветье дня,
коль все цвета исчерпаны луною?
Достанет ли для этого меня
и права дальше оставаться мною?
Меж тем ― живой и всемогущий блеск
восходит над бессонницей моею.
Который час? Уже неважно. Без
чего-то семь. Торжественно бледнею.
27 марта 1981
Таруса