Сохрани мне зрение, небо!
Не томи зрачок слепотой! ―
Ах, встречаться б нам не в огне бы
В повседневности непростой.
Сохрани нас, Господи, грустных,
Средь январской киевской тьмы,
Чтоб в движениях безыскусных
Не могли раствориться мы.
Говори нам, Господи: «Братья!
Вам впервой ли здесь зимовать?» ―
Пред небесною всею ратью
Не пристало озоровать.
Как воробышек незамёрзший,
Скачет сердце ― за веткой ствол, ―
Не умерший и не умолкший,
Ты куда, словно день, забрёл?
В города, застывшие мнимо
Пред Рождественской красотой! ―
Что любимо нами в даримом,
Обозначенном простотой?
Ты, о Господи, разберёшься ―
Нам же, сгустками по глазам,
Как ни рвёшься и как ни бьёшься,
Поначалу узнаешь сам,
Каково оно, расстоянье,
И каков он, сумерек снег, ―
Вот и выбор, вроде бы ранью
Просветляется человек.
И опухшие густо веки,
И гульба воробьёв по ветвям
Не скрываются в человеке,
А острастку дают кровям.
Не златою сенью парчовой,
Не отчаяньем на ветру
Я воспринял что-то толково ―
И, почуяв, здесь не умру.
Не страной крыла воробьиного,
Не звездами над головой
Реет веянье для невинного,
Облетевшей лежит листвой.
Вот он, клок над крышею серою,
Там, за проблеском, как в очах, ―
Не напрасно с такою верою
Пробуждаемся мы в ночах.
Что бессонница? ― тень бездомицы,
Неуюта кривая прядь,
Чтоб кормилицу от питомицы
Научились мы отличать.
Что беспамятство? ― след безвестности,
Закрывание тех же вежд, ―
Заплутается в неизвестности
Трижды принятый без надежд.
Я опять-таки ― и скажи теперь ―
Что же кружится? ― что же кажется?
Не открыта ли для набега дверь
И верёвка в узел не свяжется?
Вот звезда стоит, вот звезда,
Проявляются города, ―
И чудовищный негатив,
Как ни странно, и сыр, и жив.
Январь 1974