Асеев Н. Н.
«И волосы вовсе не были рыжими…»

И волосы вовсе не были рыжими,
и ветер не дул в лоб,
и в жизни―/ гораздо медленней движимы
экспресс и конский галоп.
Да и на экране―/ все площе и мельче
Отбрасывалось/ и серей,
но был у механика приступ желчи, ―
и лента пошла скорей.
Кружилось, мерцало, мелькало, мчало,
сошел аппарат с ума;
кончалась/ и вновь начиналась сначала
не лента,/ а жизнь сама!
Валились на зрителя метры и жесты
смешавшихся сцен и чувств…
И думалось залу:/ в огне происшествий
не я ли уже верчусь?
Но если механик движенье утроит
в разгаре сплошных погонь, ―
от тренья/ нагреется целлулоид
и все зацелует огонь!
Сухая коробится губ кожа,
и, воя, вал встал:
«О, боже, на что же это похоже!
Свет! Свет в зал!»
Но поздно. Уже истлела таперша.
Везде синеет беда!
И факелами живыми от Корша
проборы ― в задних рядах.
Пола пополам, и глаза навыкат:
«Вот так ни за что пропал!
Пробейте костями запасный выход!»
Но гарью и он пропах.
Хрипенье и клочья жирного дыма
И ты,/ над всеми ― одна,
не сходишь заученно-невредимо
с горящего полотна.