ТРИ ГОДА
поэма
И вот уже трещат морозы.
Уже цветут на щечках розы.
И высоко стоят прогнозы,
как доллара счастливый курс.
Но их успехи бесполезны. ―
И вот гнусавятся прононсы
от насморков и инфлуенцы,
и распухает март, как флюс.
А там и пост, а там и Пасха.
И каждый поп уже нам батька.
И вот на луг выходит паства
и раздувается гармонь.
Цветет июнь в лучах и красках,
зовет любовь ― но все напрасно:
уже играет в бронхах астма
и в голове поет мигрень.
И каждый день дожди и грозы.
Повсюду ругань и неврозы.
Все прячутся в свои заборы.
Уехать, что ли, в Душанбе? ―
А там уже трещат арбузы,
пылают пыльные базары,
в сухих ущельях дикобразы
роняют перья в октябре…
Вернусь ― а утки улетели,
и альмагеля нет в аптеке,
и новогодние утехи,
икая, тащит дед-прохвост.
Студенты сессию спихнули,
но бесполезны их успехи:
утихли буйные метели,
и высоко стоит прогноз.
Мороз и солнце, день чудесный.
Пушистый иней лес окрестный
посеребрил ― и мерседес свой
разогревает коммерсант.
Его приятель закулисный,
влиятельный и мускулистый,
с улыбкой взор свой заскорузлый
подъемлет к ярким небесам:
«Прокатимся до Красной Горки!
Туда, ей-богу, путь недолгий!
Там именинник ты, Георгий,
а там, глядишь, и Николай.
Прокатимся, мой друг прелестный!
Там в соловьином перелеске
цветут на Троицу березки
и вдаль плывут колокола.
А там и Петр, а с ним и Павел.
Растут стога под звоны грабель.
Клюет плотва. И некий ангел
расплавил в озере закат.
Цветет полынь, а после вянет.
Трещат сады под грузом яблок.
И шепчутся в ночных туманах
грибы на разных языках.
Какой простор в холодном поле!
Зато какая мука в школе!
Ах, друг мой, позабыл ты, что ли,
как мы сидим и ждем звонка,
плюем из трубочек резинки,
глядим в окно, и вдруг ― снежинки,
и тут как будто смыслом жизни
повеяло из-за окна…»
Так говорил приятель рослый,
дымок пуская папиросный,
а между тем, уже мороз свой
показывал веселый нрав.
Но краток был тот звонкий хохот:
он превратился в просто холод,
а там и в оттепель ― и вот он,
не менее веселый март.
В сыром саду скамейки, урны,
забиты в ящиках скульптуры.
И чертит руны в небе хмуром
адмиралтейское стило.
Сговариваются по пунктам
заря с зарей над Петербургом.
А ты, приятель, будь мне другом,
поедем в Царское Село.
Там плеск неторопливых вёсел
задумчив и бездумно-весел.
Цветет вода, и месяц ясен.
Зажжем костер на берегу.
Но, возвращаясь восвояси,
мы посетим иные веси,
когда над ними вихрь созвездий
уже на север повернул.
И в ночь отъезда спал я мало.
И в день приезда встал я рано.
Зато узнал я все, что надо.
И все, что вспомнил, записал.
Теперь, когда промчались даты,
шепчу ― и нет иной услады.
И мой товарищ взор усталый
подъемлет к тусклым небесам.
Трещит камин ― и мы примолкли.
Мигают лампочки на елке.
«Прокатимся до Красной Горки,
туда и путь всего пустяк!» ―
звучит мечта… Но сразу глохнет.
Седая темень бьется в окна.
И буря мглою небо кроет.
И вихри снежные свистят.
1993, октябрь