ЛЕРМОНТОВУ
Московской ночью, в сонном перепутье,
Недвижима в постели жалкой я.
И снится ночь мне на Полярном круге,
Моей любимой родины края.
Я не одна. Мы разные. Нас много.
Нас всех свела единая судьба.
Мы вопием и к Сатане, и к Богу,
Смешались чертыханье и божба.
Но все это, конечно, полушепот,
Подземный дальний, неопасный гул.
Но если кто решается на ропот,
Он оборвется криком: «Караул!»
И смертью под колючею оградой ―
Непобедимый чуткий наш заслон.
Один патрон ― а больше и не надо ―
И человек навеки укрощен.
Не человек, иное имя носим,
Короткое и звучное: з[э]/ к[а].
И снится нам, что милости мы просим
И милость получаем от Ц[э]К[а].
Хоть трижды мне дарована свобода,
Хоть трижды я была осуждена,
Но у всего советского народа
Одна со мной безвинная вина.
Мне снится не долина Дагестана.
Землянка, нары, где ни лечь, ни встать.
И кто-то очень бдительный и рьяный
Сулит еще подальше нас заслать.
Спокойно обещает: будет хлеще!
Вспомянете и эту вонь, и муть.
Не только чемоданчики и вещи ―
Себя вам будет некуда воткнуть…
Проснулась я. Удушье без исхода —
Я в комнате. И днем в ней полутьма
Затем, чтобы в дарованной свободе
Мне непрерывно чуялась тюрьма.
1970