Нет у меня родного в мире края,
И нет такого «милого предела»,
Где часто просит смертный, умирая,
Свое навеки успокоить тело.
Так пусть меня покрыли бы землею
Под старою, мохнатой, строгой елью;
Пускай она склонится надо мною,
Как над моей когда-то колыбелью.
Пускай она вершиною качает,
С ночным тревожным ветром буйно споря,
Пусть звоном птиц и шелестом встречает
Вечерние и утренние зори.
И пусть бормочет мерно и невнятно
Шумит-шумит таинственно, как вечность,
О самом важном в мире непонятном,
О самом лучшем в жизни быстротечной,
О том, что знают травы и деревья,
И знают птицы в радостном полете,
И облака в бездумном их кочевьи,
Скользя в лазурных солнечных высотах;
О том, что в небе, полночью раскрытом,
Ей сверху шепчут звезды и планеты,
И что порой, как сон полузабытый,
Припоминают дети и поэты.
1952 г.