Как Антип за хозяином бегал
К ужину Антип малость выпил,
И скучно стало Антипу,
Говорит хозяину:
«Это не ханжа ― одна пакость.
Пойду послушаю, что люди болтают,
А не то полезу драться».
Пришел в балаган. У всех морды красные.
Сидят барышни, будто в бане парятся.
И как выскочит один очкастый ―
Уж кричать нет сил, только хрипит: «Товарищи!»
И пошел на голове плясать.
Ах ты, мать! ах ты, мать!
Кубарем, да и в щелку пролез ― тоненький!
А уж злой!
Вскочил Антип: «Правильно! понял я!
Тесно мне! мать их! долой!..»
Побежал домой к хозяину:
«Иван Васильич, я теперь все понимаю.
Я тебя нюхал давеча ―
Пахнешь ты чудесно,
Ну, а мне не нравится,
И вообще тесно мне!..
Что ты смотришь боком,
На прощанье присел бы ―
Потому прирезать тебя придется,
Ничего не поделаешь!
Ах, Иван Васильич,
Вместе мы жили,
Что жили ― пили!..
А теперь нельзя! Вместе
Никак не поместимся.
Я ведь говорю тебе по-божески,
Плачу я… Ах, Иван Васильич!..
Пойду, поточу ножик:
Шея у тебя, того, ― жилистая…»
Хозяин, как был в одних порточках,
Вон из дому, да по Тверской.
Антип за ним ― «Ишь, черт! жить хочет!
Прыткий какой!»
Просит Иван Васильич:
«Задохся, отпусти меня, миленький!
Вот тебе мое слово ―
Будем жить с тобой вместе,
Что плохо пах ― так я запахну по-новому,
А что тесно – так уж как-нибудь поместимся.
Рассуди сам ― разве это правильно?
У меня четыре дочери ―
Не могу я Господу преставиться
В этаких порточках!»
Слышать Антип не хочет. Так оба и скачут ―
За заставу, через огороды, в поле чистое,
Глаза у них вылезли, будто рачьи,
Как псы, языки повысунули.
Думает Антип: «Где уж здесь опохмелиться!..
Жжет внутри… Так уж плохо…
Хоть бы залить водицей,
А то зря издохнешь!»
Видит речку,
Кричит: «Хозяин, а, хозяин!
Мы, небось, бегаем с вечера,
Теперь отдохнуть полагается!»
Сели под кустик,
Попили воды студеной.
Иван Васильич даже расчувствовался,
Антипа по усам погладил, обнял:
«Сон я видал ― лежит на блюде селедка,
А клюет ее галка, а у галки под хвостом ― кошка.
Я уж тогда подумал, ― вот как!
Не к добру сон, говорю, нехороший.
Разве я, Антип, не понимаю? помирать мне надо,
А жить вот как хочется!»
«Правильно, хозяин, ― смотри не падай!
Далеко не ускачешь ночью!
Прирезать все равно придется ―
Мы теперь с тобой враги!..
Ну, отдохнули, пора и за работу!
Ты уж вперед беги!»
Долго бегали, ослабли,
За животы хватаются с голоду,
Видят яблоню.
Яблоки горят ярче золота.
«Стой, хозяин!
Яблоки гладкие, сладкие…
Я здесь примощусь, а ты рви с того края ―
На всех хватит!
Был я давеча в этом цирке.
Так один объяснил ― нету такой квартиры,
Дома такого, нет на земле такого места,
Чтобы мне, Антипу, с тобой, Иван Васильич,
Не было б тесно.
А то по-хорошему жили бы ―
Самому ведь хочется!..
Ну, беги, да подтяни-ка порточки!»
Бегут, видят домик, маленький ― сразу не заметишь,
Как скворешник, только птица пролезть и может,
А на домике крестик,
И сам он вроде Храма Божьего.
И поют не колокола ― колокольчики.
Говорит хозяин: «Зайдем помолимся!
Нынче воскресенье!
Вот бегаешь ― все забудешь! Ну, и времечко!..»
Смеется Антип: «Что ты думаешь ― вместе
Мы в этой клетке поместимся?
Да я один не влезу в эту скважину ―
Что я! ― не влезет младенец голенький.
Это церковь не для людей, а так, кажется,
Птичья или пчелиная, что ли…»
Уговорил, полезли рядышком, будто братья,
И вошли свободно.
Антип оставил нож на паперти ―
Как-то с ножом неудобно.
Глядят: народу тьма-тьмущая, кого только нету?
А места еще больше ― стоит церковь пустая,
И будто ждать уж некого,
А народ все собирается.
Все здесь ― воры, дамы, генералы,
Шлюхи, мужики, солдаты, детки малые.
А вот Ивана Васильича дочки.
И отец Антипа ― припер из деревни.
Чудно очень ―
Как дошел, ведь Тамбовской губернии,
Вот и очкастый, что ходил вверх ногами,
Стоит тихенький, будто вымытый,
Низко кланяется,
И глаза у него голубиные.
Стало Антипу так хорошо!.. Херувимская…
И точно сердце его тает, тает,
И нет внутри ничего, все вынули.
Кто-то за него молится, кается…
Только слезы текут умильные…
«Слушай, Иван Васильич,
Какие мы с тобой были бедные!
А ведь все так просто!
Довольно! набегались!
Места на всех хватит, слава Тебе, Господи!»
Сердца, как свечи, горели,
Жаркие, сгорая, пели:
«Слава тебе, наша Церковь, слава!
Для всех, кто верит и не верит,
Для всех праведных и неправедных
Настежь раскрыты твои двери!
Младенца к тебе приносят, Церковь!
Раскройте двери! Лейся свет! Слезы лейтесь!
В жизнь погружается новое сердце!
Плачьте! Надейтесь!
И к тебе прибегает разбойник дикий,
И машет руками, и кланяется земно,
Будто тонет и хочет еще выплыть.
Его ты святила, когда был он младенцем.
Жених и невеста. Тяжелые кольца, Крест.
Тихо плачут души раненые.
В час венчанья слышен крыльев плеск ―
Двух птиц, или душ, или ангелов?
Здесь плачь, молодая вдовица!
Об эти камни бейся, мать! Свет ночью!
Обломок корабля! Дай укрепиться!
Души теряйте ― мир обретете!
Гроб, и в последний раз он смотрит…
Закройте тесные двери!
Раскройте шире иные ворота!
Верьте ―
Душа его восходит! она высоко! высоко!..
Церковь, к тебе прибегают лютые звери,
Зализывают раны волки,
Отсыпаются псы беспутные,
И поют жаворонки ― такие веселые
В майское утро.
Землю омой, дождь! прикрой ее, нежный снег!
Нет на земле ни конца, ни смерти,
Коль ты открыта для всех! для всех!
Наша великая Церковь!
― «Люди, вы еще думаете? ― нет!
Сердце, ты еще бьешься? ― нет!
Все думы, все биенье, весь трепет
В себя вместила ― одна за всех ―
Я ― Церковь!»
Антип шепчет тихо:
«Вот и мы просветлились.
Ты думаешь, здесь Антип? ― нет Антипа.
И тебя нет, Иван Васильич?
Ни моих, ни твоих, ни ихних,
Ни очкастого из цирка ―
Но все мы! А толком
Я сказать не сумею…
Только пусто в моем сердце
И стоит оно, любовью доверху полное…
Милые, пейте!..»
Декабрь 1917
Москва