Вот как ты повернулась,/ история!
Съемка. / Санто-Доминго. / Яхт-клуб.
И посасывает/ джин с тоником
Христофор Кинофильмыч Колумб.
Между так надоевшими дублями
он сидит/ и скучает/ по Дублину.
Г оворит он Охеде Алонсо: ―
Чарльз,/ а мы чересчур не нальемся?
В карты режется касик из Токио ―
пять минуточек подворовал,
и подделанная/ история
вертит задом/ под барабан.
Как ты хочешь,/ трусливая выгода,
в воду/ прячущая концы,
чтоб история―/ она выглядела
идеальненько,/ без кровцы.
А историю неидеальную,
словно старую индианку,
чья-то вышвырнула рука,
чтоб не портила боевика.
А Колумб настоящий―/ на хижины,
им сжигаемые дотла,
так смотрел деловито/ и хищно,
будто золотом станет зола.
Может быть,/ у Колумба украдена
вся идея напалма хитро?
Не войну ли накликал он ядерную,
забивая в мортиру ядро?
Псов охотничьих вез он в трюмах
на индейцев,/ а не на зверей.
Увязая ботфортами в трупах,
кольца рвать он велел из ноздрей.
И от пороха жирная сажа,
сев на белые перья плюмажа,
черным сделала имя «Колумб»,
словно был он жестокий колдун.
И Колумб,/ умирая,/ корчился
от подагры,/ ненужный властям,
будто всех убиенных косточки
отомстили его костям…