Хлебников В. В.
«Ок…»

Ок!
Ок!
Это горный пророк!
Как дыханье кита, из щелей толпы,
Вылетают их стоны и ярости крики.
Яростным буйволом пронесся священник цветов;
В овчине суровой голые руки, голые ноги.
Горный пастух его бы сочел за своего,
Дикий буйвол ему бы промолвил: «Мой брат!»
Он, божий ветер, вдруг прилетел, налетел
В людные улицы, с гор снеговых,
Дикий священник цветов,
Белой пушинкой кому-то грозя.
«Чох пуль! Чох шай!» ― Стал нестерпимым прибой!
Слишком поднялся потоп торга и рынка, всегда мировой!
Черные волосы падали буйно, как водопад,
На смуглый рот
И на темные руки пророка.
Грудь золотого загара, золотая, как желудь,
Ноги босые,
Листвой золотой овчина торчала
Шубою шиврат-навыворот.
Божественно-темное дикое око ―
Веселья темница.
Десятками лет никем не покошены,
Стрижки не зная,
Волосы падали черной рекой на плечо.
Конский хвост не стыдился бы этих веревок,
Черное сено ночных вдохновений,
Стога полночей звездных,
Черной пшеницы стога.
Птичьих полетов пути с холодных и горных снегов
Пали на голые плечи,
На темные руки пророка.
Темных голосов жилье
И провода к небесам для разговоров,
Для темных с богом бесед.
Горы денег сильнее пушинка его,
И в руке его белый пух, перо лебедя,
Лебедем ночи потеря,
Когда он летел высоко над миром,
Над горой и долиной.
Бык чугунный на посох уселся пророка,
Птицей на нем отдыхая,
Медной качал головой.
Белый пушок в желтых пальцах,
Неба ночного потеря,
В диких болотах упала, между утесов.
А на палке его стоял вол ночной,
А в глазах его огонь солнечный.
Ок! Ок!
Еще! Еще!
Это пророки сбежалися с гор
Встречать чадо Хлебникова.
Это предтечи
Сбежалися с гор.
Очана! Мочана!
Будем друзья!
Облако камня дороже!
Ок! Ок! Как дыханье кита,
Из ноздрей толпы,
Вылетали их дикие крики.
«Гуль-мулла», ― пронесся ветер,
«Гуль-мулла», ― пронесся стон.
Этот ветер пролетел,
Он шумел в деревнях темных,
Он шумел в песке морей.
«Наш», ― запели священники гор,
«Наш», ― сказали цветы ―
Золотые чернила,
На скатерть зеленую
Неловкой весною пролитые.
«Наш», ― запели дубровы и рощи ―
Золотой набат, весны колокол!
Сотнями глаз ―
Зорких солнышек ―
В небе дерева
Ветвей благовест.
«Наш», ― говорили ночей облака,
«Наш», ― прохрипели вороны моря,
Оком зеленые, клювом железные,
Неводом строгим и частым,
К утренней тоне
Спеша на восток.
Месяц поймав сетки мотнею полета,
Тяжко и грузно летели они.
Только «мой» не сказала дева Ирана,
Только «мой» не сказала она.
Через забрало тускло смотрела,
В черном щелку стоя поодаль.