Древний новгородский ветер,
Пахнущий колокольной медью и дымом бурлацких костров,
Таится в урочищах песен,
В дуплах межстрочных,
В дремучих потемках стихов.
Думы – оло́нецкие сосны
С киноварной мякотью коры,
С тульей от шапки Ивана-царевича на макушке,
С шумом гусиного перелета,
С плеском окуньим в излуке ветвей ―
Живут в моих книгах до вечной поры.
Бобры за постройкой плотины,
Куницы на слежке тетерьей
И синие прошвы от лыж
К мироварнице ― келье пустынной,
Где Ярые Очи ― зырянский Исус
С радельной рубахой на грядке ―
Вот мое сердце и знанье, и путь!
В стране холмогорской, в нерпячьем снегу,
Под старым тресковым карбасом
Нашел я поющий берестяный след
От лаптя, что сплел Ломоносов:
Горящую пятку змея стерегла,
Последье ж орлы-рыбогоны,
И пять кашалотов в поморье перстов
Познанья Скалу сторожили.
Я пламенем мозга змею прикормил,
Орлов – песнокрылою мыслью,
Пяти кашалотам дал зренье и слух,
Чутье с осязаньем и вкусом, ―
Разверзлась пучина, к Познанья Скале
Лазоревый мост обнажая!
Кто раз заглянул в ягеля моих глаз,
В полесье ресниц и межбровья,
Тот видел чертог, где берестяный Спас
Лобзает шафранного Браму,
Где бабья слезинка, созвездием став,
В Медину ведет караваны,
И солнце Таити – суропный калач
Почило на пудожском блюде!
Запечную сказку, тресковую рябь,
Луну в толоконном лукошке,
У парня в серьге талисманный Памир,
В лучине – кометное пламя,
Тюрбан Магомета в старушьем чепце,
Карнак ― в черемисской божнице, ―
Все ведает сердце, и глаз-изумруд
В зеленые неводы ловит!
Улов непомерный на строчек шесты
Развесила пестунья-память:
Зубатку с кораллом, с дельфином треску,
Архангельский говор с халдейским…
Глядь, вышла поэма – ферганский базар
Под сенью карельских погостов!
Пиджачный читатель скупает товар,
Амбары рассудка бездонны,
И звездною тайну страницей зовет,
Стихами ― жрецов гороскопы.
Ему невдомек, что мой глаз-изумруд ―
Зеленое пастбище жизни!
Пахнущий колокольной медью и дымом бурлацких костров,
Таится в урочищах песен,
В дуплах межстрочных,
В дремучих потемках стихов.
Думы – оло́нецкие сосны
С киноварной мякотью коры,
С тульей от шапки Ивана-царевича на макушке,
С шумом гусиного перелета,
С плеском окуньим в излуке ветвей ―
Живут в моих книгах до вечной поры.
Бобры за постройкой плотины,
Куницы на слежке тетерьей
И синие прошвы от лыж
К мироварнице ― келье пустынной,
Где Ярые Очи ― зырянский Исус
С радельной рубахой на грядке ―
Вот мое сердце и знанье, и путь!
В стране холмогорской, в нерпячьем снегу,
Под старым тресковым карбасом
Нашел я поющий берестяный след
От лаптя, что сплел Ломоносов:
Горящую пятку змея стерегла,
Последье ж орлы-рыбогоны,
И пять кашалотов в поморье перстов
Познанья Скалу сторожили.
Я пламенем мозга змею прикормил,
Орлов – песнокрылою мыслью,
Пяти кашалотам дал зренье и слух,
Чутье с осязаньем и вкусом, ―
Разверзлась пучина, к Познанья Скале
Лазоревый мост обнажая!
Кто раз заглянул в ягеля моих глаз,
В полесье ресниц и межбровья,
Тот видел чертог, где берестяный Спас
Лобзает шафранного Браму,
Где бабья слезинка, созвездием став,
В Медину ведет караваны,
И солнце Таити – суропный калач
Почило на пудожском блюде!
Запечную сказку, тресковую рябь,
Луну в толоконном лукошке,
У парня в серьге талисманный Памир,
В лучине – кометное пламя,
Тюрбан Магомета в старушьем чепце,
Карнак ― в черемисской божнице, ―
Все ведает сердце, и глаз-изумруд
В зеленые неводы ловит!
Улов непомерный на строчек шесты
Развесила пестунья-память:
Зубатку с кораллом, с дельфином треску,
Архангельский говор с халдейским…
Глядь, вышла поэма – ферганский базар
Под сенью карельских погостов!
Пиджачный читатель скупает товар,
Амбары рассудка бездонны,
И звездною тайну страницей зовет,
Стихами ― жрецов гороскопы.
Ему невдомек, что мой глаз-изумруд ―
Зеленое пастбище жизни!
