Восьмистишия
Павлу
Черные ветви. Плац.
Вьется метель куницей.
Выряжен, как паяц,
русский медведь с косицей.
Тенью пройдя на смотр,
выучку прусских правил,
шепчет Великий Петр:
«Ты рогоносец, Павел!»
Чаща обнажена,
Колются пни и ветки.
Мертвая ― не жена,
Лебедь уснул в беседке.
В Гатчине каждый куст
октябрьский ветр окровавил.
Жалобный слышен хруст:
«Ты рогоносец, Павел!»
Людовик и Новико́в
мучались от простуды
Как пропитал альков
запах ночной посуды
Кажется, палача.
тянется в фортку лапа.
В спальне у рогача.
скрипнула дверца шкапа.
Ямы алмазит пыль.
возле Эскуриала.
Пален и князь Яшвиль
прячут в плащи сусала.
С нетерпеливых рук
лайковую сметану
тянут: веди, гайдук!
Что потрафлять тирану?
«Гатчинский лебедь спит,
как Фридерих пред боем.
Снится, что я убит.
В порфире с красным подбоем
перед Всевышним смог,
пав на одно колено,
крикнуть, что я двурог!
И во дворце измена!»
… Помню тот парк и пруд.
в семидесятом годе,
Сам я богат, как Брут,
грезами о свободе.
Весь монолит хором,
где поедали брашна,
чтобы душить потом.
И ничего не страшно.
7.11. 77