ИДИЛЛИЯ
Мы жили под сенью оливы,
Среди виноградников, хижин
И каменных круглых колодцев.
В том домике под черепицей,
В котором весь день было солнце,
И глупые осы летали
Над медом, над банкой варенья,
Над книгами и над цветами
Повсюду разбросанных платьев.
Мы утром ходили за хлебом,
И в городе смуглые дети,
Романские арки и церкви
Нам напоминали о дальнем
И прочном двенадцатом веке.
Дорога лежала долиной,
Где овцы курчавой отарой,
Позванивая бубенцами,
Щипали траву под надзором
Косматых и рыжих овчарок,
И запах овечьего сыра
Мешался с душистой лавандой.
Налево от нашей дороги
Холмы голубели, а справа
Сияло зеленое море.
И ты говорила: ― Смотрите,
Как эти холмы голубые
Похожи совсем на ландшафты,
Огромной музейной картины!
Я тоже смотрел с удивленьем
На эти холмы и на море,
На парусник на горизонте,
На домики горных селений,
Потом на тебя, на худые
Прелестные руки в загаре,
И мне было грустно при мысли,
Что вся эта прелесть истлеет,
Растает, как дым, как виденье,
Что в буре погибнет кораблик
И домики в прах превратятся,
А нам от минутного счастья
Останется только могила…
Но ты беззаботно смеялась:
Зеленый усатый кузнечик,
В плену у тебя на ладони,
Сидел, как складная игрушка.
А вечером под абажуром
Скупой керосиновой лампы,
Где бабочки трепетно бились,
Мы вместе с тобою читали
Печальную книгу о Риме,
И Рим нам казался высоким
Жилищем богинь и героев.
Средь варварских кликов, средь бедствий,
Уже озаренный пожаром,
Прекрасный и мраморный город
Клонился, как солнце, к упадку.
Но все застилалось туманом ―
Вселенная, комната, книга,
И тонкие смуглые руки
Весь гибнущий мир обнимали.
Париж. 1932