Ни в сумеречном свете рая,
Где то, что ныне стало «я»,
Дремало, еле поборая
Соблазны полубытия;
Ни в нежном долге левирата,
Где, родолюбец-ибраим,
Я обладал вдовою брата,
Кровосмесительствуя с ним;
Ни там, где, незнаком с Гименом,
Подъяв вакхический бокал,
Я легкомысленным изменам
Без счета сердце предавал, ―
На мусикийском небоскате,
Еще не взысканный судьбой,
Не ведал я ни благодати,
Ни муки быть самим собой.
Но вот ― завесы роковые
Разорвались, и ― сон во сне
И пламя в пламени ― впервые
Богоявилась муза мне.
И в том, что духу предлежало
Как новый образ бытия, ―
Люциферического жала
Смертельный яд воспринял я.
Но если, Господи, недаром
Среди осенних позолот
Его особенным загаром
Ты отмечаешь каждый плод,
Не осуди моей гордыни
И дай мне в хоре мировом
Звучать, как я звучал доныне,
Отличным ото всех стихом.
1920