Перед пещерою моей Амариллины
Я буду петь, пока с утеса на утес
Товарищ за меня на горные вершины
Погонит резвых коз.
Мой добрый друг, Титр! Постереги мне стадо,
Пока его жара к ручью не согнала;
Но помни, что тебе остерегаться надо
Вот этого ливийского козла:
Он силен и сердит и может ранить рогом.
Амариллина, отчего
Тебе не сесть перед порогом
И не позвать к себе того,
Кто только тем перед тобой повинен,
Что упоен всей чарой красоты?
О нимфа милая! Ужель находишь ты,
Что нос короток мой и подбородок длинен?..
Погубишь ты меня, сведешь меня с ума!..
Вот десять яблоков, любви моей задаток ―
Все с дерева, что́ ты назначила сама:
А завтра принесу тебе другой десяток…
Но сжалься над моей любовью и тоской…
Зачем я не могу быть легкою пчелой!
Влетел б я к тебе и в одр забился чистый,
Под папоротник тот и плющ широколистный,
Где члены нежные покоишь ты во сне.
Теперь, Эрот, известен ты и мне:
Ты бог безжалостный ― и полный ярой злости ―
И львицею воскормленный в лесах…
Ты жжешь мне кровь и пепелишь мне кости…
Красавица с улыбкою в очах,
Но с сердцем, вылитым из меди неподатной,
Ты, чернобровая, лобзаньем очаруй
Меня в объятиях: волшебен поцелуй
У нимфы на груди, как во́лы, перекатной.
Но нет, мне разорвать приходится венок,
Моей рукой тебе сплетенный
Из темного плюща с петрушкой благовонной…
Что делать мне?… Что предпринять я мог?..
Ты для меня глуха… Мне даже нет надежды…
Осталося одно: совлечь с себя одежды
И в волны кинуться с скалистых берегов,
Где Ольпис-рыболов манит к себе притравой
Прожорливых тунцов.
А если гибели избегну я ― забавой
Мое отчаянье послужит для тебя…
Я ненавить твою изведал, полюбя:
Любовь, ты ― вещая наука!
Над маковым листком недавно я гадал,
И тщетно я его рукою прижимал:
Под нею лопнул он без звука.
Гадальщица на верном решете,
Агрея старая, ты истину сказала,
Когда, бродя в полях, в полночной темноте,
На трепетный вопрос мне грустно отвечала:
«Ты полюбил бесстрастную, пастух!»
А между тем для ней, моей Амариллины,
Я берегу козу: ее волнистый пух
Сверкает серебром, как лилия долины,
И двое маленьких козлят
Ее сосцы упругие доят.
Эритакида, дочь Мермона,
Темнокудрявая, как волны Ахерона,
Просила подарить козу еще вчера:
Я завтра же пошлю подарок ей с утра ―
Затем, что ты смеешься надо мною…
О боги! Дрогнул правый глаз…
То знак свидания! Сажуся под сосною
И начинаю петь… Красавица, хоть раз
На бедного певца ты взглянешь не сердито!
Нет, сердце у тебя едва ль из меди слито!
(поет)
«Царевной юною пленен,
Проворный Гиппомен на поприще вступает,
И ― яблоки в руках ― к арене мчится он,
И первый цели достигает.
При виде золотых плодов в его руках
Страсть к победителю зажглась в твоих очах,
О Аталанта! /
Мать Альфезибеи мудрой,
Супругой Биаса ты сделалась тогда,
Когда на Пилос с Отриса стада
Согнал Меламп, гадатель чернокудрый…
И не тогда ль пленил Киприду Адонис,
Когда на высях гор стада его паслись?
Но не могла любовника Киприда
Оспорить на груди бессмертной у Аида…
О, как завиден мне тот непробудный сон
Что очи у тебя смежил, Эндимион:
Счастливец Язион! с богинею прелестной
Ты то́ узнал, что́ смертным неизвестно!»
Я стражду… голова моя горит в огне…
А ты и знать не хочешь обо мне…
Довольно петь… Но знай, о нимфа молодая,
Я лягу здесь ― и пусть волков голодных стая
Меня в куски скорее разорвет ―
И будет смерть мне сладостней, чем мед.
(1856)
Я буду петь, пока с утеса на утес
Товарищ за меня на горные вершины
Погонит резвых коз.
Мой добрый друг, Титр! Постереги мне стадо,
Пока его жара к ручью не согнала;
Но помни, что тебе остерегаться надо
Вот этого ливийского козла:
Он силен и сердит и может ранить рогом.
Амариллина, отчего
Тебе не сесть перед порогом
И не позвать к себе того,
Кто только тем перед тобой повинен,
Что упоен всей чарой красоты?
О нимфа милая! Ужель находишь ты,
Что нос короток мой и подбородок длинен?..
Погубишь ты меня, сведешь меня с ума!..
Вот десять яблоков, любви моей задаток ―
Все с дерева, что́ ты назначила сама:
А завтра принесу тебе другой десяток…
Но сжалься над моей любовью и тоской…
Зачем я не могу быть легкою пчелой!
Влетел б я к тебе и в одр забился чистый,
Под папоротник тот и плющ широколистный,
Где члены нежные покоишь ты во сне.
Теперь, Эрот, известен ты и мне:
Ты бог безжалостный ― и полный ярой злости ―
И львицею воскормленный в лесах…
Ты жжешь мне кровь и пепелишь мне кости…
Красавица с улыбкою в очах,
Но с сердцем, вылитым из меди неподатной,
Ты, чернобровая, лобзаньем очаруй
Меня в объятиях: волшебен поцелуй
У нимфы на груди, как во́лы, перекатной.
Но нет, мне разорвать приходится венок,
Моей рукой тебе сплетенный
Из темного плюща с петрушкой благовонной…
Что делать мне?… Что предпринять я мог?..
Ты для меня глуха… Мне даже нет надежды…
Осталося одно: совлечь с себя одежды
И в волны кинуться с скалистых берегов,
Где Ольпис-рыболов манит к себе притравой
Прожорливых тунцов.
А если гибели избегну я ― забавой
Мое отчаянье послужит для тебя…
Я ненавить твою изведал, полюбя:
Любовь, ты ― вещая наука!
Над маковым листком недавно я гадал,
И тщетно я его рукою прижимал:
Под нею лопнул он без звука.
Гадальщица на верном решете,
Агрея старая, ты истину сказала,
Когда, бродя в полях, в полночной темноте,
На трепетный вопрос мне грустно отвечала:
«Ты полюбил бесстрастную, пастух!»
А между тем для ней, моей Амариллины,
Я берегу козу: ее волнистый пух
Сверкает серебром, как лилия долины,
И двое маленьких козлят
Ее сосцы упругие доят.
Эритакида, дочь Мермона,
Темнокудрявая, как волны Ахерона,
Просила подарить козу еще вчера:
Я завтра же пошлю подарок ей с утра ―
Затем, что ты смеешься надо мною…
О боги! Дрогнул правый глаз…
То знак свидания! Сажуся под сосною
И начинаю петь… Красавица, хоть раз
На бедного певца ты взглянешь не сердито!
Нет, сердце у тебя едва ль из меди слито!
(поет)
«Царевной юною пленен,
Проворный Гиппомен на поприще вступает,
И ― яблоки в руках ― к арене мчится он,
И первый цели достигает.
При виде золотых плодов в его руках
Страсть к победителю зажглась в твоих очах,
О Аталанта! /
Мать Альфезибеи мудрой,
Супругой Биаса ты сделалась тогда,
Когда на Пилос с Отриса стада
Согнал Меламп, гадатель чернокудрый…
И не тогда ль пленил Киприду Адонис,
Когда на высях гор стада его паслись?
Но не могла любовника Киприда
Оспорить на груди бессмертной у Аида…
О, как завиден мне тот непробудный сон
Что очи у тебя смежил, Эндимион:
Счастливец Язион! с богинею прелестной
Ты то́ узнал, что́ смертным неизвестно!»
Я стражду… голова моя горит в огне…
А ты и знать не хочешь обо мне…
Довольно петь… Но знай, о нимфа молодая,
Я лягу здесь ― и пусть волков голодных стая
Меня в куски скорее разорвет ―
И будет смерть мне сладостней, чем мед.
(1856)
