В земле украинской
В земле украинской немало корней
и много, ох много в ней зерен!
В далекие веки привеялся к ней
и крепко привился мой корень.
Там Руфь с Авраамом пахали клочок
земли ненаглядной и нищей.
Была у них тачка, соха, и бычок,
и скрипка ― духовною пищей!
Они эту скрипку с собой привезли
из дальней и мне неизвестной земли,
хотя и могла бы наврать я
(как делают многие братья)
и дать описанье Мадрида и Рима,
которых прошли они якобы мимо.
Наверно, прошли! Но так много земель
прошли эти двое скитальцев,
что если бы я их считала теперь ―
где столько взяла бы я пальцев?..
А Руфь с Авраамом купили тесак,
топорик, резец и рубанок,
и красной резьбою их сын Исаак
долбил сундуки для крестьянок,
пока не приехал из Винницы Швец
(парижской он мебели был продавец!)
и, красную видя работу,
издал он свистящую ноту,
полез в саквояж, извлекая журнальчик: ―
Попробуй-ка сделать вот это, мой мальчик! ―
И ногтем обвел он, без лишней риторики,
предмет для гостиной времен/ «директорики», ―
немало словечек коверкал мой прадед,
но это искусства его не изгадит!
Ведь многие мебели сделаны им ―
да так, что учиться поехал он в Рим,
французских декоров отведал он тайны,
а в марте вернулся на землю Украйны.
А скрипочка, скрипка? Да где же она?
Играл на ней Берко и Пиня.
В хибаре, в кошмаре ― во все времена
была у нас эта святыня!
Бывало, тиха украинская ночь,
а скрипка поет над рекою,
и мальчик, которому буду я дочь,
прижался к ней смуглой щекою…
Ах, вот она скрипочка! Мигом нашлась!
Такие тончайшие вещи
находятся там, где тончайшая связь
прошла сквозь беспамятства клещи,
прошла невредимо ― настолько тонка
и скрипочка эта, и эта щека,
и мальчика тонкое плечико…
(Однажды ему не смогу я помочь!
И будет тиха украинская ночь…
И он улетит с этой скрипочкой прочь,
щекою прижав ее к плечику,
как подобает кузнечику.)
Ах, вот она скрипочка! Вот же она!
Играл на ней Берко и Пиня.
Тончайшей струною, их вечного сна
привязана я к Украине.