(Страшная быль)
Распрямился ветер
на ветвистой круче ―
что там за крылами?
Тучи, тучи, тучи,
звезды, звезды, звезды ―
жгучи да колючи! ―
зреют в бездне грозной,
в пахоте морозной.
Издали картина
блещет в рамках тесных ―
звездная щетина
на щеках небесных,
а в щетине звездной ―
месяц рыжеватый,
старец плутоватый,
странник бесноватый,
ночи завсегдатай!
На макушке ― лысо,
волосенков нету ―
все изорвалися,
так шустрил по свету,
и пожитки ― жидки:
узелок на нитке,
там лежат в тряпичке
хитрые яички,
в одном ― белок,
в другом ― желток!
Сел старик на воздух,
влез в ноздрю щепоткой
и затряс бородкой,
острой да короткой, ―
расчихал понюшку,
дал душе поблажку,
и дымит в ладошку,
курит козью ножку.
Говорит: «В Париже ―
всё теперь дороже,
с контрабандой строже,
а с любовью ― то же.
А в ущельях Лимы
расплодились гномы,
голова ― из глины,
ноги ― из соломы,
а пониже брюшка ―
на колесах пушка,
бьет, не остывая,
бьет, не убивая,
жахнет без промашки ―
выскочут двойняшки!
Вот какие страсти
есть по вашей части,
а по нашей части
штурмовые части
три села спалили,
триста душ взвалили
ангелам на крылья ―
видишь, эскадрилья?
с белыми крылами,
с голыми плечами,
с отними очами!
Старики, старухи ―
это в ихнем духе! ―
мчатся, не печалясь,
что они скончались.
Мужики да жены
стонут, обожженны,
да скорбят в кручизне
по огарку жизни.
Отрокам туманным
виден мир обманным ―
там их обуздали,
а пожить не дали!
Ох, одни младенцы
к небу привыкают ―
Млечный Путь лакают,
звезды в рот таскают,
пузыри пускают
да мою козлячью
бороду ласкают…
А на их ожоги ―
золотые роги
масло льют льняное,
чтобы зло земное
отвалилось коркой,
отлегло коростой,
отскочило струпом,
отошло чешуйкой,
осыпаясь горкой,
уползая струйкой
в саркофаг под аркой,
в жилах у которой ―
мрак от Жизни яркой!»
1976
Распрямился ветер
на ветвистой круче ―
что там за крылами?
Тучи, тучи, тучи,
звезды, звезды, звезды ―
жгучи да колючи! ―
зреют в бездне грозной,
в пахоте морозной.
Издали картина
блещет в рамках тесных ―
звездная щетина
на щеках небесных,
а в щетине звездной ―
месяц рыжеватый,
старец плутоватый,
странник бесноватый,
ночи завсегдатай!
На макушке ― лысо,
волосенков нету ―
все изорвалися,
так шустрил по свету,
и пожитки ― жидки:
узелок на нитке,
там лежат в тряпичке
хитрые яички,
в одном ― белок,
в другом ― желток!
Сел старик на воздух,
влез в ноздрю щепоткой
и затряс бородкой,
острой да короткой, ―
расчихал понюшку,
дал душе поблажку,
и дымит в ладошку,
курит козью ножку.
Говорит: «В Париже ―
всё теперь дороже,
с контрабандой строже,
а с любовью ― то же.
А в ущельях Лимы
расплодились гномы,
голова ― из глины,
ноги ― из соломы,
а пониже брюшка ―
на колесах пушка,
бьет, не остывая,
бьет, не убивая,
жахнет без промашки ―
выскочут двойняшки!
Вот какие страсти
есть по вашей части,
а по нашей части
штурмовые части
три села спалили,
триста душ взвалили
ангелам на крылья ―
видишь, эскадрилья?
с белыми крылами,
с голыми плечами,
с отними очами!
Старики, старухи ―
это в ихнем духе! ―
мчатся, не печалясь,
что они скончались.
Мужики да жены
стонут, обожженны,
да скорбят в кручизне
по огарку жизни.
Отрокам туманным
виден мир обманным ―
там их обуздали,
а пожить не дали!
Ох, одни младенцы
к небу привыкают ―
Млечный Путь лакают,
звезды в рот таскают,
пузыри пускают
да мою козлячью
бороду ласкают…
А на их ожоги ―
золотые роги
масло льют льняное,
чтобы зло земное
отвалилось коркой,
отлегло коростой,
отскочило струпом,
отошло чешуйкой,
осыпаясь горкой,
уползая струйкой
в саркофаг под аркой,
в жилах у которой ―
мрак от Жизни яркой!»
1976
