Отчаяние»
А повестка пришла до Ивана Семеныча
(Тут, на Глиняной десять),
И соседки судачили до ночи,
Что, мол, жалко, а ― надо повесить.
А в повестке лиловым по серому:
«В соответствии с прочими мерами,
С полученьем сего предписую явиться
В вам известный участок районной милиции
Двадцать третьего мая, в нуль восемь пятнадцать,
Быть одетым прилично, зубами не клацать,
Доложиться дежурному без промедления
На предмет удавления».
Почему? Отчего? А решил так компютер: ―
А какой там был фатер? А быть может, и муттер?
Центропуп согласился, Собес не перечил,
А Секретный Отдел так еще и приперчил,
Увязали с милицией, ― вот и готово!
И директор на службе совсем не препятствовал,
А сосед, что напротив, еще позлорадствовал:
«Так и надо таким, право слово!»
Ну, а сам-то Семеныч? Да был он пришибленным,
Но поди и поспорь там с порядком незыблемым.
Только раз вот
в кинотеатре
На какой-то там
Клеопатре
Он завыл и метнулся из зала
И помчался кругом до вокзала.
Чуть не сшиб он девчоночку в фартучке, ―
Да куда уже там ― ведь билеты по карточке,
А на ней: «Удавить двадцать третьего
На приборе Изметьева,
Укрывать же ― не сметь его!»
Ну, и что ж? В самый срок, как и велено,
Он уж мялся в несвежей прихожей,
Чистил ноги о коврик постеленый,
А был сам на себя непохожий.
Но его повстречали любезно,
Даже вот угостили вином (полбутылки,
Рацион, как положен, и ― крем для затылка).
«Вы теперь разрешите: браслетик железный!
Подождите немножко, ― ну, самую малость!»
И еще в животе от вина улыбалось,
А уже потащили обмякшего,
И затылок обрили: «Намажь его!»
Завизжал было он, да уж поздно:
Засверкало в глазах его звездно.
А когда он совсем удавился,
То чему-то в себе удивился.
… Остывать на веревке оставленный,
Удоволен удивленный удавленник,
И висит, тихонько качаясь.
Исполнитель устал: «Не угодно ль вам чаю-с?
………………..
Ну, а я-то чем отличаюсь?…