В дебрях глухой ночной поры
вздымаются чувства, как топоры,
и обнаженное лезвие
с горем врубается в бытие.
Передо мной столетний туман
и пня простодушный истукан.
Деревьев идолы служат мне
и подчиняются, как во сне.
Я им отесал корявые лица,
они ветвисты, как небылица.
У них одно деревянное чувство, ―
и здесь… начинается искусство.
Я каменный горем, я ― человек,
я каменщик, плотник и дровосек.
И моего топора лезвие
мне обнажается, как бытие.
5 августа 1935